– Дядь Андрей, – канючил по вечерам Витька, – расскажи про войну…
– Да чего же про неё рассказать, Витёк?
– Ну, как немцев били. Страшно было?
– Страшно.
– Так и расскажи, дядь Андрей, как страшно?
Ольга понимала, что непростые задачи ставил сын перед Андреем. Даже она, пережившая фронт издалека, не видевшая его в упор, иногда просыпалась ночью в жарком поту, ей слышались разрывы, и сердце нещадно колотилось в груди.
Но Андрей находил нужный тон в разговоре с Витькой, умело обходил то страшное, зловещее, что было постоянным на фронте, больше говорил о смешном, и Витька огромными глазами глядел на отчима, усмехался, как взрослый.
Однажды Андрей рассказал Витьке, как сбили они немецкий самолёт, – сбили случайно, пулемётной очередью, когда тот пикировал над окопами. Дело было весной, в пасмурный день, и, наверное, немецкие лётчики, чтоб лучше разглядеть цели для бомбометания, прижались пониже к земле. И тогда не растерялся его рязанский друг Петро, очередью врезал по самолёту, тот вспыхнул как свечка, со шлейфом чёрного дыма пошёл над лесом, обламывая макушки деревьев, а потом грохот сотряс землю, и тишина, пришедшая после, даже зазвенела в ушах.
– Он герой, этот Петька? – спросил восторженно Витька.
– Герой.
– Герой Советского Союза?
– Нет, до Героя не дотянул, – усмехнулся Андрей, – достойный, но не удостоенный.
– А тебе он пишет письма?
Помрачнел Андрей, потемнел, сумрачные круги легли у глаз. Стоит ли объяснять мальчишке, что в карельской каляной земле нашёл свой последний приют рязанский студент, что чёрный валун вкатили они взводом на его могилу, краской нарисовали на этом голыше звезду, чтоб знали потомки: лежит здесь солдат, не пощадивший живота своего во имя других, не успевший за тот самолёт получить своей Красной Звезды на гимнастёрку…
Теперь в доме появился Лёнька, и Ольга опять насторожилась: как отнесётся деверь к Витьке? И этот визг заставил её встрепенуться. Но, увидев, как блаженно сын растягивал в улыбке рот, поняла: кажется, и с младшим братом Андрея найдёт Витька полное взаимопонимание.
В воскресенье, а Успенье пришлось именно на этот день, пока Лёнька был дома, Витька не отходил от него, некоторая диковатость, набыченность у сына заметна. Они вместе ладили старые лыжи, которые сохранились в семье ещё с довоенной поры и переходили от одного брата к другому. Теперь Лёнька сказал Витьке:
– Будешь ты кататься!
– Честное слово? – вырвалось у сына.
– Честное пионерское, – засмеялся Лёнька, и Ольга поняла: наступил переломный момент, кажется, и Лёньку сын определил в свои верные друзья, и у неё стало спокойно на душе, как, наверное, бывает спокойно у человека, если в его доме, в его очаге горит жаркий огонь, царит радость. Ольга считала, что если Витька смеётся – значит, всё ему по душе.
Сын хотел увязаться с Лёнькой и после обеда, когда тот собрался идти в гости к Серёге Егорову, но тут деликатно вмешался в разговор Андрей, подсел к Витьке и предложил:
– Хочешь на рыбалку пойти?
– На речку, да?
– На речку…
Взвился сын от радости и забыл о своём намерении залишится с Лёнькой в соседнюю деревню. Витька теперь как угорелый бегал по двору, искал лопату, чтобы дядя Андрей накопал червей, а потом натягивал на ноги ссохшиеся за лето сапоги – находиться около реки босиком мать не разрешала.
А Лёнька бесшумно скользнул за порог и быстро пошёл от родного дома. Он шёл не оглядываясь, не прощаясь. Откуда ему было знать, что судьбой так расписано: сюда он не вернётся ни сегодня, ни завтра, да и неизвестно, вернётся ли когда-нибудь «в обозримом будущем», как любил выражаться Серёга.
Егоров ждал его дома и, как только он появился, предложил:
– Пойдём в низы, а? Там сюрприз для тебя есть!
Любит Серёга говорить загадками, таинственно и непонятно. Он и тогда, ночью, его будто на поводке вёл, не посвящая до поры в свои замыслы.
Дом матери Егорова стоит на бугре, а огород тянется к речушке, за которой зеленеет Загродский сад. В низах жители выращивали огурцы, помидоры, капусту, и сейчас Серёга приказал:
– Давай закуску наберём!
– Выпивать будем? – спросил Лёнька.
– А что для нас, разве не праздник? Будем жить красиво! Хватит нам фезеушную баланду жрать, её и поросята есть не будут.
Они набрали пожелтевших огурцов, красных, как ёлочные игрушки, помидоров, и Серёга долго ходил, щёлкал пальцем по тёмно-зелёным арбузам, греющим свои бока под уходящим солнцем.