Время близилось к полудню, и солнце стояло высоко в безоблачном небе. С деревьев, стоявших у самой реки, длинными змеями свисали лианы, к нижним ветвям прилепились орхидеи, которые, казалось, протягивали Тону свои необыкновенные змеино-крапчатые головки. Огромные бабочки порхали с цветка на цветок, поражая воображение роскошью окраски. Преодолевая приступы тошноты и головокружения, Тон выпрямился в лодке и бросил взгляд на то, что находится на ее корме. Чудовище разрослось неимоверно: его ветвистый стебель возвышался над головой Фалмера, он превратился в настоящее дерево со множеством побегов и гибких усиков, расходящихся веером в разные стороны. От ветра или сам по себе ствол непрерывно раскачивался. Он как будто искал для себя новый фундамент. «Или, может, новую питательную среду?» — подумалось Тону. На самом верху в переплетении веточек распустился жуткого вида цветок: его мясистый диск размером с человеческое лицо светился мертвенно-бледным светом.
Черты лица Фалмера так усохли, что сквозь тонкую как бумага кожу проступали кости черепа: казалось, лик самой смерти глядел на Тона сквозь человеческую оболочку. От тела тоже ничего не осталось, и было видно, что одежда болтается на костях скелета. Мертвец сидел неподвижно, как истукан, по его неестественно раздвинутым членам спорадически пробегала дрожь, вызванная движением веток. Растение-хищник высосало из человека кровь и выело его внутренности и плоть.
У Тона вдруг возникло дикое желание наброситься на эту тварь и разорвать ее в клочья. Но странное дело, в то же самое время он чувствовал, что не может сдвинуться с места. Им овладел какой-то душевный ступор. Казалось, эта штука была наделена своим собственным разумом и ревниво следила за Тоном, парализуя его и подчиняя своей нечистой, но более сильной воле. Всматриваясь в цветок, Тон обнаружил, что его мясистая сердцевина, как бы в ответ на пристальный взгляд, складывается в некое подобие человеческого лика, в котором угадывалось лицо Фалмера. Его черты были искажены до карикатуры, придававшей им выражение бессмысленной насмешки над оригиналом. Тон сидел, как пригвожденный к месту, не сводя глаз с этой богомерзкой хари.
Потом его лихорадка внезапно прекратилась. Зато ей на смену пришел просто животный страх, и это состояние, граничащее с безумием, продолжалось целую вечность. Тон сидел, не в силах оторвать глаз от леденящего душу зрелища. Растение нависло над ним, раскинув во все стороны свои налившиеся соками и напитанные плотью Фалмера ветви. Они слегка раскачивались от собственной тяжести, а на гигантской чаше цветка застыла омерзительная ухмылка урода. Тону показалось, что он слышит низкий напевный звук, словно кто-то водил смычком по струнам контрабаса. Мелодия была невыразимо нежной, но откуда она исходила — от цветка или из его собственного мозга, Тон сказать не мог.
Время, казалось, тоже остановилось. Безжалостное солнце низвергало потоки ослепительного света, падавшего раскаленным свинцом из бездонной купели неба. От слабости и нестерпимого зловония у Тона все плыло перед глазами, но он был не в состоянии стряхнуть с себя оцепенение, порождаемое близостью растения. Похоже, беспрерывно кивающее чудовище, вымахав в полный рост, остановилось в развитии и теперь горделиво возвышалось над головой своей жертвы. Взгляд Тона сместился на усохшие руки Фалмера, которыми тот, словно клещами, сжимал подтянутые к подбородку колени. Тон увидел, что из пальцев, прямо из-под ногтей, тоже тянутся наружу крошечные белесые щупальца. То скручиваясь, то разжимаясь, они как бы ощупывали пространство вокруг, выискивая новые источники питания. Из шеи и подбородка Фалмера также выбивались молодые побеги, а тело как-то странно шуршало и шевелилось под одеждой, словно по нему ползали сотни юрких ящериц.
Звуки, издаваемые ветвями, стали еще более призывными и нежными, а в их движениях появился неизъяснимо притягательный ритм. Это было похоже на сладкозвучное пение невидимых сирен и в то же самое время на завораживающий танец кобр, раскачивающихся перед смертоносным прыжком. Тон ощущал неодолимость силы, которая принуждала его к действию. Проросшие усиками пальцы Фалмера, казалось, зовут его к себе. Внезапно, словно подчиняясь чьей-то команде, Тон рухнул на днище лодки, встал на четвереньки и по-обезьяньи двинулся в сторону растения. Медленно, сантиметр за сантиметром, обуреваемый то ужасом, то неодолимым влечением, полз он к твари, карабкаясь через теперь уже ненужный тюк с корнями орхидей. Сантиметр за сантиметром, шаг за шагом преодолевал он. Наконец его голова уткнулась в скрюченные пальцы мертвеца, из которых ему навстречу тянулись подрагивающие от вожделения щупальца.
Словно находясь во власти колдовских чар, Тон впал в гипнотическое оцепенение. Он еще чувствовал, как скользят по голове и шее быстрые щупальца твари, как колют их жала, проникая под кожу, но помешать им уже не мог. Тон даже не мог закрыть глаза... В его застывшем взгляде отразилось золотисто-пунцовое брюшко порхающей бабочки, а потом иглы проткнули его зрачки.
Все глубже и глубже в тело Тона въедались жадные корни, пуская во все стороны все новые отростки и опутывая его плоть сетью разветвлений... Некоторое время Тон трясся в конвульсиях, словно жизнь уходящая и зарождающаяся сплелись воедино в ожесточенном поединке... Наконец все было кончено, и Тон повис, развернутый навзничь, словно муха, прекратившая борьбу в смертоносной схватке с паутиной... Раздавшееся вширь и окрепшее, растение продолжало жить, и в его верхних ветвях, в неподвижном и безмолвном мареве полдня, начал распускаться новый цветок.