Ни к чему подробно описывать, как Книгатин Зхаум был осужден за свои многочисленные злодеяния. Судьи были неумолимы и не стали долго раздумывать: никаких задержек и прений по мелочам. Пленника поместили в потайную темницу под главной тюрьмой — камеру, вырубленную в архейском гнейсе на довольно большую глубину, куда заключенного опускали и поднимали на длинной веревке при помощи лебедки. Вход в камеру закрывал большой валун, и денно и нощно его охраняла дюжина стражников. Впрочем, Книгатин Зхаум не предпринимал попыток бежать; казалось, он совершенно смирился со своей участью. Для меня, ибо я всегда был наделен сильным даром предвидения, в его неожиданной покорности таилось что-то зловещее. К тому же мне не понравилось поведение пленника на суде. Хотя ему предоставили толмачей, знавших грубый, шипящий эйглофианский диалект, подсудимый не ответил ни на один вопрос и не пытался себя защищать. Менее всего мне пришлось по душе то, как, не дрогнув и не моргнув глазом, он выслушал приговор высокого суда Коммориома, провозглашенный по очереди восемью судьями и официально утвержденный царем Локваметросом. После чего мне оставалось только поострее наточить меч и пообещать себе приложить все силы, чтобы во время предстоящей казни моя многоопытная мускулистая рука не дрогнула.
Мне не пришлось долго ждать, ибо две недели, что обычно проходили между судом и казнью, ввиду подозрительного поведения осужденного и чудовищности его многочисленных деяний сократили до трех дней.
В назначенное утро, после ночи, которую провел, одолеваемый самыми омерзительными сновидениями, я со свойственной мне пунктуальностью явился к плахе из древесины эйгона, с геометрической точностью установленной в самом центре главной площади. Меня встретила огромная толпа; палящее янтарное солнце сияло на горностаях и гагачьем пуху знати, домотканом сукне крестьян и торговцев и грубой овчине чужеземцев.
Не уступая мне в пунктуальности, вскоре появился Книгатин Зхаум, окруженный изгородью секачей, копий и трезубцев. Кроме того, все выходы из города, а также входы на главную площадь охранялись стражниками из-за опасений, что оставшиеся на свободе члены отчаянной шайки в последний момент попытаются освободить знаменитого главаря.
Под бдительным присмотром стражников Книгатин Зхаум выступил вперед, вперив в меня ничего не выражающий взор охристых глаз, лишенных век, в которых — заглянув ему прямо в глаза — я не заметил зрачков. Затем он опустился на колени и безропотно подставил пятнистый загривок. Примеряясь к его голове и готовясь нанести смертельный удар, я сильнее прежнего был поражен омерзительной гибкостью, составлявшей самую суть его существа; отсутствие хребта, тошнотворное и инопланетное, казалось мне нечестивой насмешкой над человеческим телом. Я также ощущал странную холодность, непробиваемый цинизм, который пронизывал все его члены и конечности. Он был словно змея в спячке или мощная лиана в джунглях, не подозревающая о занесенном топоре. Меня не покидала уверенность, что за всю свою многолетнюю службу я ни разу с таким не сталкивался; тем не менее я уверенно поднял меч, описав им в воздухе симметричную дугу, и недрогнувшей рукой опустил его на рябую шею.
Для руки, заносящей меч, все шеи различны. Мое нынешнее ощущение не имело ничего общего с тем, что испытываешь, разрубая живую плоть. Однако я с облегчением вздохнул, увидев, что цель достигнута: отрубленная голова Книгатина Зхаума лежала на видавшей виды колоде, а его тело скорчилось на мостовой, даже не дернувшись напоследок. Крови не было — только выделилось немного черной, смолистой и зловонной жидкости, которая спустя несколько минут исчезла, ни следа не оставив на древесине и мече. Поверхность раны обнажила полное отсутствие позвоночника. Однако, как бы то ни было, непотребная жизнь Книгатина Зхаума была завершена, приговор царя Локваметроса и восьмерых судей Коммориома исполнен надлежащим образом.