Легко и плавно их великолепный корабль поднимался по их повелению, пока они не увидели огней Сазрана, столицы, и ее усеянного галерами порта Лефары, где кутежи гремели еженощно и даже в фонтанах текло вино, только бы люди забыли о надвигающейся беде. Но так высоко поднялся корабль, что Хотар и Эвидон не услышали ни малейшего шепотка громовых лир и крикливых игрищ в городах под ногами. Все выше и дальше продвигались они, пока их планета не потемнела и не смазалась, а небо не полыхнуло звездами, что ни разу не попадали в их зеркальные линзы. И тотчас черная планета под ними обрамилась растущим огненным полумесяцем, и они взмыли из ее тени к свету дня. Но небеса уже потеряли знакомую голубизну и обернулись прозрачной смолью эфира; и ни единая звезда, ни единая планета, даже наимельчайшая, не тускнели пред соперничающим с ними Солнцем. И ярче всех была Сфаномоэ, непоколебимою искрой висевшая в пустоте.
Позади милю за звездной милей удалялась Земля; Хотар и Эвидон, устремив взор вперед, к объекту своих мечтаний, почти о ней забыли. Позже, обернувшись, они увидели, что она уже не под, но над ними, как Луна, но необъятнее. И, глядя, как она вертится, рассматривая ее океаны, острова и континенты, они называли каждый из них, сверяясь со своими картами; но тщетно искали они Посейдонис в сплошной и блистающей морской пустоши. И братья ощущали печаль и скорбь, что по праву причитается всякой утраченной красоте, всякому утонувшему великолепию. И еще некоторое время они размышляли о славе Атлантиды и вызывали в памяти ее обелиски, купола и горы, высокие и величавые верхушки ее пальм и плюмажи ее воителей, что более никогда кострами не взмоют к небу.
Их жизнь в шаровидном корабле была проста и исполнена безмятежности, мало отличаясь от той, к которой они привыкли. Они продолжали привычные изыскания, заканчивали эксперименты, спланированные или начатые в прошлом, читали друг другу классику родной литературы, спорили и обсуждали миллионы философских и научных вопросов. Само время проходило для Хотара и Эвидона незамеченным; недели и месяцы пути стали годами, годы умножались на пять, пятилетние циклы сливались в декады. Годы вплетали паутинки морщин в их лица, подкрашивали их брови желтоватой старостью слоновой кости и отделывали горностаем их соболиные бороды, но и перемен в самих себе и друг в друге братья не замечали. Слишком многое нужно было оспорить или решить, слишком много догадок и домыслов построить — отвлекаться на мелочи было некогда.
Почти незаметно годы шли и шли, а Сфаномоэ росла и росла, пока наконец не раскинулась под ними, исчерченная нетронутыми континентами и морями, по которым не ходил человек. И теперь Хотара и Эвидона занимала только эта планета, до которой им вскоре предстояло долететь, народы, животные и растения, которые они могут там обнаружить. Невиданное предвкушение затрепетало в их сердцах, когда они направили корабль к проплывавшему внизу и все растущему шару. Вот они уже повисли прямо над ним в облачной атмосфере тропической жары; но, несмотря на ребяческое нетерпение, побуждавшее их ступить на новую планету как можно скорее, они мудро постановили продолжить движение вдоль поверхности, дабы изучить ее топографию как можно детальнее и добросовестнее.
К их удивлению, ничто на этих ярких просторах не намекало на присутствие людей или иных живых существ. Они искали нагромождения иноземной воздушной городской архитектуры, широкие проспекты и каналы, геометрически расчерченные поля. Но увидели они только первобытный ландшафт гор, болот, лесов, океанов, рек и озер.
Они долго решались спуститься. Хоть оба были очень-очень стары, а их горностаевые бороды отросли на пять футов, они посадили лунообразный корабль на землю не хуже, чем смогли бы в расцвете сил; и, открыв десятилетиями запечатанную дверь, они по очереди вышли — Хотар перед Эвидоном, поскольку был немного старше.
Первым их впечатлением стал пылающий зной, пестроцветье и ошеломительный букет ароматов. Словно миллион запахов столкнулись в тяжелом, чуждом, недвижном воздухе — запахов, что бытовали почти зримо, змеясь испарениями, — ароматов, подобных эликсирам, опиатам, приносящим одновременно блаженную дремоту и божественный хмель. Затем братья увидели, что повсюду растут цветы — корабль приземлился в бескрайних цветущих джунглях. Каждый цветок — не от мира сего, неземных размеров, красоты и разнообразия, с волютами и спиралями лепестков; и оттенкам их не было счета, и все они скручивались и завивались, выказывая живость и разум, что превосходили растительные. Цветы произрастали из земли, совершенно покрытой их же сплетенными стеблями и цветоложами; цветы свисали со стволов и ветвей пальмовидных деревьев, овитых ими до полной неузнаваемости; они пронизывали воду застойных прудов; они сидели на кронах, точно крылатые существа, готовые взлететь в опьяненные ароматом небеса. И прямо у братьев на глазах цветы взрастали и увядали с изумительной быстротой, цветы падали и на их место вставали новые, как будто закон природы показывал фокусы.