Кэролайн на секунду застыла с нежной улыбкой на лице, но не меняя выражения.
— Дуайт... — она сняла шляпку, встряхнула ее и бросила на кресло. — Значит, тебя-таки вытащили оттуда, и ты приехал, чтобы выполнить обещания!
Она пересекла комнату и поцеловала Дуайта в потрескавшиеся губы.
— Кэролайн! — он попытался отвернуться.
— Боже, — сказала Кэролайн, — мне опять приходится самой делать первый шаг. Ты ведь знаешь, дорогой, мне никогда не удавалось хранить девичью скромность, я бегала за тобой, искала тебя, а теперь целую тебя, не получая даже объятий взамен!
Дуайт смотрел на нее, словно не в силах поверить, что она здесь, словно сомневался в том, что она не изменилась, не постарела, не потеряла свежести юности.
— Кэролайн! — повторил он.
— Всё это время, пока ты скрывался в лагере для военнопленных, я гадала, смогу ли дождаться, когда ты выполнишь свои обещания. Иногда я думала: нет, он никогда их не выполнит, я обречена остаться старой девой. А теперь, когда ты наконец в Англии, я скакала всё утро под проливным дождем, чтобы поймать тебя, прежде чем ты вновь ускользнешь. Посмотри на мою амазонку, придется ее сушить и гладить, возможно, она сядет и полиняет. А мои волосы? — Кэролайн выжала прядь пальцами, и на ковер упало еще несколько капель. Но не только из волос.
— Кэролайн, любимая, моя...
— Ты только послушай это, Росс! Наконец-то он признался! Я начинаю верить, что мы все-таки поженимся. А если так, то это будет самая пышная свадьба в Корнуолле! Наймем оркестр из Адмиралтейства, армейских трубачей и хор из трех приходов, отпразднуем, что доктора Эниса наконец-то сцапали! Видишь, я плачу от облегчения. Я спасена от ужасов жизни старой девы! Но взгляни, доктор Энис тоже плачет, наверняка по своей свободе.
— Кэролайн, прошу тебя, — сказал Росс, вытирая глаза ладонью.
— Но я тебя не покину, Дуайт, — продолжала Кэролайн, похлопывая его по руке. — Я останусь где-нибудь поблизости, пока ты не сможешь путешествовать, и позабочусь о том, чтобы ты не сбежал в море. А когда ты будешь готов к поездке, буду сидеть рядом с тобой в карете и держать за руку, чтобы ты не выпрыгнул. Когда мы поженимся? Можешь назначить день и наконец успокоить мое сердце?
— Я не готов... таким, — едва слышно произнес Дуайт. — Как видишь, любимая, я немного изменился.
— Да, я вижу, и мы должны вернуть тебя прежнего, правда? Должны откармливать тебя бараньим бульоном и телячьей печенью, сырыми яйцами и канарским. А потом ты наберешься мужества взять меня в законные жены, как мы собирались в старые добрые дни...
Верити взяла Росса за руку.
— Идем, Росс, оставим их вдвоем. С ними ничего не случится.
— Кэролайн, — снова заговорил Дуайт, но теперь голос звучал так, словно у него раскалывалось сердце. — Ты меня получишь. Но мне нужно время...
Когда Росс ушел, Кэролайн продолжала тихо говорить. Но решительно.
— Думаю, свадьбу нужно устроить в октябре, как ты считаешь? После столетия тетушки Агаты нужно дать соседям оправиться перед следующим головокружительным празднеством! А пока ты вернешься со мной домой, пусть даже это вызовет скандал. Мы будем кормить тебя самым лучшим, что только сможем найти. Тебя будут баловать, кормить и лелеять. И если через неделю-другую ты не почувствуешь себя лучше, то пошлем за доктором...
Во вторник Дуайт наконец снял повязку с руки Дрейка. Она еще кровоточила, в особенности выходное отверстие, но лишь поверхностно, и обе раны уже затянулись. Но в среду у самого Дуайта начался жар, и заказ кареты отложили на день.
Из-за этой задержки они узнали новости о вылазке на Киберон. Во вторник на рассвете прибыл флотский куттер. История оказалась печальной.
Дополнительные припасы и подкрепления из Англии, посланные лордом Мойрой, встретили возвращающийся флот адмирала Уоррена. Всего через день после отплытия «Сарзо» д'Эрвильи атаковал республиканцев, сгруппировавшихся у Сент-Барба. Но поддержка с тыла, обещанная шуанами, чтобы загнать Гоша меж двух огней, превратилась в несколько жалких и трусоватых вылазок, и роялистам пришлось атаковать армию, превосходящую их численностью в два раза, имеющую отличную оборонительную позицию и куда больше пушек. Авангард наступающих войск был уничтожен перекрестным огнем скрытых батарей, половина солдат была ранена или убита, ранило и д'Эрвильи, его унесли с поля боя без сознания. Он не назначил заместителя, и в отсутствии такового де Сомбрею удалось отвести остатки армии обратно к форту Пентьевр.
Но вскоре с помощью перебежчиков из форта, выдавших пароли, республиканцы атаковали крепость и перерезали остатки армии роялистов. Отступая дальше по полуострову с теми силами, которые сумел собрать, де Сомбрей отражал нападения с тыла, его армия таяла, некоторые солдаты перешли на сторону врага, некоторые сдались, многие сели на утлые лодки и поплыли под защиту английского флота. Серьезно раненный д'Эрвильи уже находился на борту «Энсона».
Граф де Пюизе накануне поднялся на борт «Помоны» под тем предлогом, что хочет посовещаться с адмиралом Уорреном, но так и не вернулся. Де Марези и еще десять человек сели на шлюпку и добрались до «Энергичного». Почти все остальные офицеры погибли или попали в плен. Де Сомбрей держался с тысячей солдат на мельнице Сент-Жульен на самом краю полуострова. Окруженные с трех сторон морем, слишком бурным, чтобы стать спасением, а с четвертой — наступающим противником, они оборонялись до последнего патрона. Затем де Сомбрей начал переговоры о жизни своих людей, ему это пообещали, и он с честью капитулировал.
Но после этого до Англии дошли новости о том, что решение Гоша сохранить жизнь побежденным отменил Конвент во главе с Тальеном. В кровавой бойне неподалеку от Оре семьсот человек, цвет французской аристократии, расстреляли. Остальных, наиболее важных персон, казнили в парке Гаренно в Ване, а среди них и храброго Шарля-Ожена-Габриэля, виконта де Сомбрея, на двадцать седьмом году его жизни. Еще одним казненным был епископ Воля, он стоял рядом с де Сомбреем и попросил, нельзя ли снять с него митру, чтобы он помолился за всех перед смертью. Часовой уже хотел это сделать, но де Сомбрей со связанными руками снял митру зубами и громко объявил, что убийцы недостойны касаться божьего человека.
Вот так, с характерным благородным жестом, умер единственный француз, к которому Росс испытывал глубокую привязанность. А в его кошельке лежало кольцо. Когда-нибудь он должен отдать его мадемуазель де ла Блаш, которая никогда не будет жить в величественном замке и восстанавливать семью, разрушенную революцией.
Полная и окончательная катастрофа, постигшая экспедицию, казалась Россу постыдной, он не мог выкинуть ее из головы. Дорога в ад частенько вымощена благими намерениями, но эти намерения должны быть как минимум скоординированными и контролироваться подлинным лидером. Все пылкие разговоры прошедших месяцев, вся неустрашимость, подготовка и надежды с самого начала не имели ни шанса. Британское правительство было столь же виновно, как и французские роялисты. Полумеры и снова полумеры. Четыре тысячи британских солдат, отправленных в поддержку высадки, когда высадка уже провалилась.
Его собственный маленький успех затмила величайшая трагедия, величайшее поражение. Он не смог бы этого исправить, если бы остался, но все же чувствовал себя виноватым. И теперь он знал, каждый теперь должен был знать, что война будет долгой и жестокой. С провалом в Кибероне исчезла последняя надежда на восстановление монархии и разумный исход переговоров. Не осталось никакой надежды заключить с республиканцами почетный мир. Перед Англией теперь стоял вопрос — завоевать или погибнуть.
Но его успех был реальностью. Только теперь, когда всё закончилось, он мог оценить, насколько невелики были шансы, что отправившись с де Марези и де Сомбреем, он достигнет своей основной цели. Потеряв Джо Нэнфана, неженатого и в каком-то смысле обязанного жизнью Дуайту, Росс привез обратно своего друга. Все тягостные сожаления не могли рассеять мысли об этом успехе.