— Она не хочет жить…
Услышав данные слова, Сян Лун удивлëнно поднял голову, и даже стоящий у входа мужчина обратил свой взгляд на малыша, в столь раннем возрасте имеющий такие мрачные мысли.
— Почему ты так думаешь? — поинтересовался целитель, в то время как император всё же вошёл внутрь, теперь стоя у стены.
— Она сама так сказала… — скромно ответил парнишка, смотря на женщину, — Мамочка держалась долго, не желая, чтобы я пошёл в рабство к господину Чан Жаню.
— Рабство… — тихо, почти про себя проговорил Сян Лун, сложив в одно слово такую ярость и боль, которую не мог не заметить Ли Юнхэн, с удивлением посмотревшего на целителя.
— Я готов пойти в рабство и всю жизнь жить в нём, но только бы мамочка больше так не страдала, — долго державшись молодцом, парнишка всё же не смог сдержать слёз, горько захныкав.
Сян Лун смотрел на малыша с всё тем же ровным взглядом. Мужчина за свой путь встречал множество случай расставания матерей с их детьми. То из жизни уходили родители, то их дети. Ни в одном, ни в другом случае не имелось ничего приятного.
Целитель уже давно утратил в себе чувства глубочайшего сострадания. Ему было жаль всех живых существ на земле, но он не мог помочь им как-то финансово, только лечить раны, но это не спасало их от голода или холодных домов.
Жизнь слишком жестока…
— Как она может страдать, когда у неё есть такой сильный защитник? — неожиданно для алхимика, возле него сел сам Император, протянув ребёнку свой пояс, стоимостью в несколько хороших домов, — Вам здесь не место. Возьми это и уходите, как только твоя мама поправится. — делая добрый поступок, лицо Ли Юнхэна излучало мрак, с которым он вышел за пределы крошечной комнаты, даже не успев получить поклон от благодарного малыша.
Удивившись такому поведению мужчины, Сян Лун закончил с лечением, и также вышел из дома, заметив у стены Императора, смотрящего куда-то вдаль. Ли Юнхэн сосредоточенно взирал на здешних жителей, видя грязь, бедность и боль витающую по всюду. Не поворачиваясь к целителю, но явно ощутив его присутствие, он тяжело вздохнул, отведя взгляд.
— В детстве я жил в похожем городе. — словно лишь по лицу прочитав вопрос алхимика, дал на него ответ Император, — Моя мать также из последних сил пыталась бороться за жизнь, губя свою собственную. Она не была моей родной матерью, но я всегда считал её таковой… Возможно, именно она и поставила на мне печать, чтобы я мог жить в людских краях и не быть убитым, — Ли Юнхэн посмотрел на свою ладонь, вспоминая тот ужасный день, — Я пытался помогать ей всеми возможными способами, коля дрова и занимаясь домашними делами, каждый день надеясь, что завтра будет лучше и мы выберемся из этого адского мира, но… — Сян Лун внимательно слушал мужчину, каждый раз улавливая боль в его речах, — Этого не случилось. В один день я пришёл домой, а матушка лежала на кровати не в силах даже поднять стакан. Она была похожа на ту женщину, — качнув головой, Ли Юнхэн прикрыл веки, будто возвратившись в свои пять лет, — Только тогда нам никто не помог, и она умерла, а я стал бродяжкой, пока меня не подобрали и не привели в школу Белого лотоса, где всё было также мрачно и больно, пока… — до этого говоря холодным тоном, мужчина вдруг смягчил свой голос, — Я не встретил тебя.
Сян Лун поднял голову, встретившись с взглядом Императора. Несмотря на грустную историю, Ли Юнхэн, казалось, был рад её концовке, закрывавшей собой весь мрак. Целитель смутился, не считая, что сделал для мужчины так много, чтобы он оставался настолько благодарен ему, даже не подозревая, как ошибался.
— Я ничего такого не сделал. Ты сам смог добиться своего, — проговорил Сян Лун, отведя взгляд в сторону.
— Это не так. — не согласился с ним Император. Не успели они бросить друг на друга взгляд, как из комнаты раздался детский крик.
— Мама!
Быстро среагировав, Сян Лун вбежал в помещение, а следом за ним, как тень, ринулся Ли Юнхэн. Двое мужчин застыли у входа, видя милую картину: обнимающихся маму и ребёнка. Женщина всё ещё был слаба и слишком худа, но благодаря тому, что болезнь отступила, теперь она могла хотя бы самостоятельно есть и пить, а в дальнейшем и пойти на полноценную поправку. Увидев зашедших, мальчишка отошёл от матери и упал на колени, с детской искренностью и добротой произнеся:
— Спасибо, я… Я никогда вас не забуду и буду молиться на ваше светлое счастье! — по щекам малыша текли слёзы, но на этот раз от счастья.
— За себя бы помолился, — пробурчал Ли Юнхэн, выйдя из маленького дома.
Сян Лун подарил женщине с ребёнком поклон, также удалившись из их дома. Сравнявшись с Ли Юнхэном, целитель некоторое время молча шёл с ним по улице, прежде чем всё же подметить: