До него был еще Рендольф Пентайр. Тот еще плут, постоянно крутился у какой-нибудь юбки. В конечном счете женился на этой Китти, Китти Хоуэ, а детьми так и не обзавелся. После всей-то его похотливости. Их Агата не пригласила.
Потом еще, ох, пять или шесть. От поклонников отбоя не было. Только вот ни один из них не подошел по той или иной причине. Или они уехали, как дорогой Джордж. Послушать молодых сейчас, так можно подумать, что в прошлом вовсе не было никаких волнений, душевных страданий, проблем, горьких разочарований или впечатляющих свершений. Нынешняя молодежь более чем скучна: напыщенные, эгоистичные, уверенные в том, что их проблемы важнее всего на свете. У них нет ни перспективы, ни чувства меры. Возможно, чтобы овладеть истинным чувством меры, нужно состариться. Не то чтобы это утешает, но всё же.
Пока она тихо и мечтательно размышляла на грани между сном и явью, вошел другой Джордж, не тот, о котором она грезила, а тот, которого так сильно ненавидела.
На минуту она уставилась на Люси Пайп, которая складывала ее ночную шаль. Затем, открыв глаза, увидела Джорджа Уорлеггана и пропадающую за дверью Люси.
Такое случалось редко. Или лучше сказать — никогда. Если он и был когда-нибудь в этой комнате, Агата не могла этого вспомнить. Ей не понравилось, что он пришел и помешал ей. Она съежилась и натянула на плечи дневную шаль, закрываясь от него, словно от сквозняка. Встрепенувшийся Уголек вытянул спину и зашипел. Теперь Уголек не шипел ни на кого, кроме Джорджа — это доставляло Агате величайшее удовольствие.
Мистер Уорлегган был одет, словно встречал гостей — в обтягивающем сюртуке на пуговицах, укороченном так, чтобы были видны облегающие брюки, и в короткий двубортный жилет из красного шелка с медными пуговицами. Ее острый критичный взгляд отметил, как Джордж старательно втягивает живот. Его щеки и плечи становились всё тяжелее с каждым годом. Вдруг она увидела улыбку на его лице. Это было неслыханно. Он улыбался ей. Но от этого краше не стал — любые его гримасы были ей противны, кроме тех, что вызваны болью. Он что-то говорил. Он положил на стол перед ней книгу и говорил, прекрасно зная, что Агата его не слышит. Злоба скрючилась на ее влажных серых губах.
— Говори громче! Чего ты хочешь?
Он подошёл ближе и прижал носовой платок к носу. Это было умышленное оскорбление.
Агата повторила ещё раз:
— Говори громче, Джордж! Ты же знаешь, я плохо слышу. Чем обязана такой чести, а? А? У меня день рождения только в понедельник.
Уголёк пролил немного молока из блюдца, и две белые капли, как два белых глаза, застыли на покрывале. Агата смахнула их.
Джордж подошёл ближе, чем когда-либо. Он наклонился к серому волосатому уху и громко сказал:
— Сейчас ты меня слышишь, старушенция?
— Да. Я тебя слышу. И больше никаких оскорблений, или расскажу всё Элизабет.
— У меня для тебя плохие новости, старушенция.
— А? Что такое? Что такое? Я знала, ты бы не явился с хорошими новостями, только с плохими. У тебя это на лице написано. Говори.
Джордж посмотрел на неё и потряс головой. Улыбка сошла с лица. Сейчас он был спокойным, серьёзным и решительным.
— Праздника в понедельник не будет.
Агата почувствовала, как кровь запульсировала в её старом теле. Она должна быть осторожна. Если он пришёл, чтобы загнать её в гроб своими насмешками, она должна быть очень осторожна.
— Вздор. Ты не можешь помешать, хотя это доставило бы тебе огромное удовольствие.
— Я должен помешать, старушенция. Иначе ты превратишься в лгунью.
Агата открыто посмотрела на Джорджа. Давний враг. Нужно остерегаться его выходок.
— Оставь меня. Оставь меня в покое.
— Ты слышишь меня? Ты должна меня услышать, это важно! Когда Морвенна выходила замуж за преподобного Осборна Уитворта, я заметил церковную книгу и увидел, что записи там ведутся уже полтора века. Вчера, проходя мимо, я зашел к мистеру Оджерсу и потратил полчаса, чтобы просмотреть эту книгу. Любопытное чтиво — вся история Полдарков и Тренвитов высохшими старыми чернилами. Почти такими же старыми и выцветшими, как ты, старушенция.
Агата не отвечала. Она смотрела на него сощуренными ядовитыми глазками.