— О, риск невелик. И сломанных зубов не было, только расшатанные... Джорджа нет дома, а слуги не смогут меня остановить.
— Я думаю, братья Харри всё ещё там. Они знают тебя и дрались с тобой.
— Они не могут мне запретить увидеться с тётей.
Демельза скептически поджала губы.
— Ну не знаю.
Затем ей в голову пришла идея.
— Почему бы тебе не взять с собой Кэролайн? Она желанный гость в доме. Вряд ли они выгонят тебя, если пойдёшь с ней.
— Слышишь, Кэролайн? — сказал Росс. — Ты точно не хочешь сразу вернуться к пылающему огню?
— Раз уж Демельза разрешила, я стану твоим пылающим защитником.
— Хорошо.
Он нежно сжал руку Демельзы и посмотрел на их малышку, которая переносила свои мучения почти без жалоб.
— Когда вернётесь, дай этим добрым людям глоток рома и немного твоего восхитительного пирога. Мы будем к обеду.
— У тебя пар изо рта прямо как у насосов на Уил-Грейс, — сказала Демельза. — Не помню, чтобы было так холодно. Я переживаю за Клоуэенс. Росс, подсади меня на лошадь, и мы пойдём.
Тренвит выглядел пустым и безжизненным, когда Росс поднялся по ступенькам и позвонил. Все вокруг было серым. Тонкий столб дыма поднимался вверх из задней трубы дома и растворялся в воздухе. Две клушицы сидели на крыше, в небе кружили чайки в поисках еды.
Краснолицая служанка, которую Росс не знал, открыла дверь и неохотно провела их в зал, а затем исчезла в поисках горничной мисс Полдарк. Камин в зале не горел. Не считая защиты от ветра, здесь было едва ли теплее, чем снаружи. Кэролайн закуталась в шерстяной плащ и ёжилась.
— Здесь совсем не так, как в тот день, когда крестили сына Элизабет.
Росс не ответил. Как всегда, это место навевало массу воспоминаний — одно накладывалось на другое, и каждое в отдельности ярко высвечивалось в памяти. Теперь они утратили свою значимость.
Вошла женщина, вытирая руки о грязный передник. При её полноте всё у нее было коротким — в особенности ноги. Она больше напоминала крупного карлика, нежели невысокую женщину. Наполовину подобострастно, наполовину обиженно, она сказала, что её зовут Люси Пайп и она горничная мисс Полдарк, что она может для них сделать? Росс объяснил.
— Ну вот. Я осмелюсь сказать. Мисс Полдарк спит, и её нельзя беспокоить. Я осмелюсь сказать, что было бы ужасно плохо разбудить её сейчас.
Росс прервал её.
— Можешь осмеливаться говорить всё, что пожелаешь. Ты проводишь нас или нам самим пойти?
— Ну, не мне вставать на вашем пути, сэр, но...
Росс стал медленно подниматься по ступенькам, поглядывая на портреты и гадая, что случилось с теми, кто не удостоился места на стене зала. В Нампаре катастрофически не хватало предков. Возможно, Элизабет согласилась бы поделиться некоторыми портретами...
У двери в спальню Люси Пайп решительно преградила Россу дорогу. От нее несло алкоголем, а ее кожа при ближайшем рассмотрении была далека от идеала. Корни сальных черных волос сплошь забивала перхоть.
— Сюда. Позвольте мне войти, сэр. Я посмотрю, спит ли мисс Полдарк. Я посмотрю. А? Я посмотрю.
Она исчезла за дверью. Росс прислонился к стене и переглянулся с Кэролайн, которая постукивала хлыстом по руке в перчатке. Спустя несколько мгновений она сказала:
— Я таких, как она, за милю чую — наверняка прибирается. Заходим.
Когда они вошли, женщина прятала неопорожненный ночной горшок под кровать, а тетушка Агата со съехавшим набок париком и наспех нацепленным кружевным чепцом хваталась за балдахин и бормотала невнятные проклятия. Черный кот, уже почти взрослый, растянулся на ее постели. Несмотря на возраст, ей удалось сохранить отменное зрение, и она сразу узнала визитера.
— Ба! Росс, неужели это ты? Да будь я проклята, это ты, мальчик!
Она сердито посмотрела в сторону служанки, выползающей из-под кровати, и ткнула ее кулаком в зад.
— Черт тебя подери, ты должна была сказать мне, кто это, а не шнырять по углам! Лежебока треклятая... Ох, Росс, ты приехал пожелать мне счастливого Рождества, правда? Благослови тебя Господь, мальчик!
Росс прижался щекой к волосатой щеке старухи. Ему показалось, будто он касается чего-то давно ушедшего — времени, которое умерло для всех, кроме нее. В целом добросердечный человек, но редко проявляющий сентиментальность, он ощутил прилив чувств, целуя эту вонючую старуху, ведь она была единственным человеком, оставшимся со времен его утраченного детства. Родители давно умерли, как и дядя с тетей, Фрэнсис погиб, Верити он так редко видит. Это единственный человек, который помнит вместе с ним то время, когда все было незыблемо, время беспечной юности, благополучия, твердых традиций и правил семейного наследования — единственная связь с этим домом и тем, что когда-то составляло для него весь мир.