А кроме того, она прекрасно понимала, что стоит только начаться доверительному общению, рано или поздно это настроит ее против Джорджа.
Мартовский снег растаял и перешел в прохладную оттепель. За ней последовали шторма и снег с дождем, таких наводнений давно никто не помнил. Северн вышел из берегов около Шрусбери и снес мосты, река Ли залила поля Эссекса, почти вся восточная Англия оказалась под водой, смыло почти все набережные, Темза бурлила. Лондон настолько затопило, что большинство жителей Стратфорда и Боу переселились на верхние этажи и передвигались по улицам на лодках. По всему побережью терпели бедствие корабли и лодки, но на этот раз, к сожалению, никто не разбился у гостеприимных берегов Грамблера и Сола.
Французы триумфально прошли по Голландии, а британское правительство послало корабли к Везеру, чтобы эвакуировать остатки армии, которая, брошенная союзниками, интендантами, медиками и собственными офицерами, потеряла за неделю шесть тысяч человек, главным образом от тифа и холода. Фридрих Вильгельм Прусский уже заключил мирное соглашение с противником, и оставалось совсем мало времени, чтобы вернуть домой остатки экспедиционного корпуса. Другие страны северной и центральной Европы готовились заключить мир на наилучших условиях, насколько это возможно, учитывая скорость наступления французов. Война была практически окончена. Но Питт заявил: «Неважно, кто виноват в случившейся катастрофе — генералы, интриги в штабе или в Кабинете министров, факт в том, что она произошла, и нам снова предстоит спасать Европу».
В самый разгар этих бедствий один человек был счастлив — Кэролайн, которая приехала из Лондона в медленно и вперевалку пробирающимся по ухабам мартовской оттепели экипаже. Адмиралтейство получило первый список военнопленных, и в нем официально числился лейтенант-хирург Дуайт Энис. Но самое главное, в том же почтовом мешке прибыло трехстраничное письмо от самого Дуайта. Одиннадцатого марта, когда приехала Кэролайн, Демельза была в саду, с особым удовольствием рассматривая крокус, решивший высунуть свою канареечно-желтую голову еще до того, как полностью оттаяла почва. Демельза с первого же взгляда поняла, что Кэролайн привезла хорошие новости. Росс оказался поблизости, они вошли в дом, чтобы спрятаться от ветра, и вместе прочитали письмо в гостиной.
«1 февраля 1795 года
Кэролайн, любимая,
Я пишу это письмо, хотя и не уверен, что оно до тебя доберется. Знаю лишь, что теперь у меня есть бумага и перо, и значит, я должен написать в надежде и с молитвой о том, что наши тюремщики сдержат слово и отправят письмо.
С чего начать? Все эти месяцы я часто мысленно составлял письма к тебе, но вот представилась возможность, и я не нахожу слов. Тогда позволь прежде всего сказать, что я жив и вполне здоров, хотя обращаются с нами вовсе не так, как можно было бы ожидать от цивилизованного государства. Я даже не знаю, сколько времени пройдет, пока ты узнаешь, что я в плену. Если ты мне писала, я ничего не получил.
Всякое сообщение с центральным правительством разорвано, лагеря и тюрьмы для военнопленных, как мне кажется, управляются исключительно местными властями, по с прихоти коменданта.
Что ж, полагаю, такова военная доля — по крайней мере, в этой войне. Но мы хотя бы живы (до известной степени). Кажется, что со времени нашего сражения с французами прошло уже десять раз по десять месяцев, в тот день и ночь был сильнейший шторм, и море бушевало. Уверен, что ты достаточно наслышана об этом происшествии, а мою роль в нем можешь вообразить и без ужасающих описаний. Почти три четверти всего времени я трудился вместе со своим помощником Джекландом в крохотном пространстве между палубами, при свете раскачивающегося фонаря. Я мог оказать раненым лишь самую примитивную помощь, это была кошмарная и неуклюжая хирургия. Часто меня кидало на пациента или его на меня, и ланцет становился угрозой для нас обоих. Но к двум часам ночи прибывающая вода сделала мой импровизированный госпиталь негодным, и все высыпали на палубу в ожидании конца.
Но прошло еще два часа до крушения. Не помню, говорил ли я тебе, что на борту было около трехсот двадцати человек, из них меньше пятидесяти — добровольцы. Около половины завербовали силой, некоторые не имели никакого опыта мореплавания, а еще пятьдесят — должники или мелкие правонарушители, им предоставили выбор между тюремным приговором и службой на флоте, еще двадцать пять иностранцев — голландцы, испанцы, скандинавы, которых набрали среди плимутской черни, и еще столько же мальчишек — беспризорников и сирот.