— Возможно. Пока еще не знаю.
— Да ты что! Конечно же зови ее! — нетерпеливо воскликнул Симон, на которого нахлынула новая волна чувств, когда он представил их вчетвером: двух верных друзей и их спутниц, которые всю жизнь пройдут плечом к плечу и которым повезло найти друг друга в этом странном мире. Казалось, иначе просто и быть не могло!
Эта мысль опять настолько глубоко пронзила путника, что тому вновь захотелось промотать время вперед. Однако в итоге он все же остановился, решив не вмешиваться в естественный ход вещей и тем самым не желая лишать себя удовольствия от предвкушения обещанного наступающим летом счастья. Оно ведь уже никуда не убежит и пренепременно поселится в сердце юноши этим весенним вечерком раз и навсегда.
— Так что… — заключил про себя Симон, улыбнувшись собственной новообретенной мудрости, — только безумец, даже несмотря на то, что у него действительно была бы такая возможность, захотел бы промотать свою жизнь, которая есть величайший дар на свете.
Глава 9
Двадцать часов до Затмения — тюремный корпус: точное местоположение неизвестно
То теряя сознание, то вновь приходя в себя после жутких видений, узница желала лишь одного — чтобы можно было хоть как-то пропустить этот зацикленный во времени момент. Да что уж там — вся ее жизнь, являясь одним сплошным испытанием и мучением, представлялась ей не более чем проклятием или в лучшем случае чьей-то злой шуткой. Но даже так это было все равно лучше, чем просто утилитарная польза от ее бытия в качестве чьей-то еды. Было нестерпимо больно осознавать, что все ее эмоции и жизненный опыт были не более чем взращенной пищей для создания, чей облик путница могла представить за неимением подходящих критериев лишь как ненасытный хобот-воронку, трансформирующийся в длинный алый язык, жадно и неотвратимо поглощающий как все, что ей было дорого, так и саму ее без остатка.
В то же самое время в мире физическом все было тоже вовсе не радужно: металлическая шконка, на которой лежала девушка, казалось, прорастала каким-то неведомым образом прямо в тело девушки, заставляя каждую косточку ныть от боли вследствие побоев. Эти страдания смешивались с нечеловеческим дискомфортом, когда казалось, что любая поза, которую узница старалась принять, причиняла еще больше боли. Ощущалось все это так, будто бы какой-то невидимый демон держал в своих руках саму ее душу и бесконечно терзал ее, не отпуская до конца и в царство сна и, в то же самое время целиком и полностью лишая ее сил в бодрствовании. И все только лишь ради того, чтобы она не была в состоянии хоть как-нибудь улучшить свое положение.
Более того, теперь было очевидно, что это сам мир был настроен против нее, поскольку объективно не было никакой иной внешней силы, которая могла бы вырвать ее из этого безусловного ада с бесконечно повторяющимися пытками и болью, и никто не мог ей помочь, потому что ее жизнь ничего не стоила.
Казалось, некий извращенный интерес она представляла собой лишь для тех кошмарных видений, которые одно за другим продолжали посещать ее. В каких-то она тонула в ледяной воде и не была способна даже вздохнуть, в то время как ее сознание высасывали как какой-то коктейль через невидимую трубочку. В других ее, напротив, бросало в такой жар, что она готова была отдать что угодно за глоток воды. Возможно, именно общая обезвоженность и вызывала все эти реакции мозга, которые в той или иной степени относились к ее угнетаемому во всех смыслах уму.
Самым страшным являлось то, что ее сознание будто бы уже начало привыкать ко всему этому ужасу, что ее окружал. Поэтому все то, что происходило с ней до этого заключения, будь то хорошее или плохое, теперь больше представляло собой не более чем насмешливое наваждение, которое без следа рассеивалось при первом пробуждении в этих давящих холодных стенах. Думать и даже просто вспоминать об этом было не то, чтобы даже больно для путешественницы, но скорее, и это было даже еще страшнее, бессмысленно, поскольку она уже бесконечное количество времени была отрезана от внешнего мира. Что еще хуже — она знала, что больше никогда не увидит улыбающегося лица, потому что она больше никогда не будет свободной.