Мысль о предстоящем мероприятии — закрытом фестивале «Затмение» — сегодня вечером на берегу океана будоражила юношу, заставляя сердце биться все быстрее под ритмичные звуки музыки в его голове.
Покончив с завтраком и закинув тарелки и кружки в посудомойку, Симон, уже находясь в коридоре, на мгновение задержался перед выходом, засмотревшись на полосу красноватого света, что падала на стену. Она внезапным образом пробудила в нем воспоминания о ночном приключении. В этом пространстве безвременья из сна яркие звезды на небе не просто согревали, как это было с утра, юного путника, но готовы были в буквальном смысле испепелить его своим жаром. При этом они явно уступали по размеру дневному светилу, хотя и сами являлись не менее ослепительными точками на черном небосводе. Тем не менее, эфемерная тьма после пробуждения рассеялась, и теперь все мысли Симона заняли размышления о светиле. Оно, с одной стороны, спасало путника от ночных кошмаров, а с другой — просто оттягивало неизбежное столкновение с ними же вновь. Находясь в подвешенном состоянии, Симон, казалось, разрывался на части между пустотой, в которой он был навеки заключен, и тем нестерпимым светом, что проглотит его за одно мгновение, расщепив на мельчайшие частицы, стоит ему только выйти за порог своего дома. Казалось, кошмары из его видений могли настигнуть его, если он не только нырнет вновь в мир снов, но и покинет апартаменты в реальном мире.
Более того, размышлял Симон: и тьма ночи, и само нестерпимо яркое пламя дня обладали своим собственным сознанием и вели между собой непрекращающуюся ни на мгновение битву. Наградой же в ней были разум и тело самого путника, который каким-то непостижимым образом был еще способен бороться и даже чего-то хотеть в этом конфликте, что развернулся как снаружи, так и внутри самого бытия страждущего ума.
Решив проверить, как именно выглядело его тело в этом пространстве неопределенности, путник, таким образом, с удивлением обнаружил, что его сущность была похожа на геометрический паттерн, состоящий из фиолетовых линий. Они формировали как само его тело, так и разум, являясь чем-то вроде сети, в которую поймали саму незримую и неощутимую сущность путника, в то время как фокус внимания был отвлечен такими абстрактными понятиями, как тьма и свет.
Был ли этот секундный миг озарения сбоем в работе чипа или же он действительно прикоснулся к чему-то сакральному?
Ответа на этот вопрос у наблюдателя не было. По крайней мере, пока, особенно учитывая то, что вся эта картина развернулась в уме путника за те краткие мгновения, когда он переступал порог своей квартиры. Шагнув навстречу новому дню, Симон уже напрочь позабыл и о своем ночном видении, и об инсайте, отмахнувшись от них, как от назойливых мух, что мешали ему наслаждаться моментом.
Глава 3
Двадцать четыре часа до Затмения — тюремный корпус: точное местоположение неизвестно
Лучше бы этот сон, это самое настоящее откровение не заканчивалось никогда. Однако зловещее солнце уже предательски резало глаза, подобно бритве, будто бы сговорившись вместе со скручивающим ощущением в желудке, что било под дых эхом роковых шагов, раздававшихся в коридоре.
Вместе с недомоганием и дискомфортом в самом низу живота вновь обострилась и ноющая боль в других частях тела. Эти ощущения были не столь страшны сами по себе. Они скорее служили напоминанием о том, что же являлось их первопричиной и что готово было вторгнуться в мир пробудившейся пленницы в любой момент.
Окинув рассеянным взглядом крошечное и при этом душное помещение, в котором она находилась, путница вновь ощутила внезапный приступ клаустрофобии. Ей начало казаться, что воздуха не хватает и что давящие на ее голову бетонные стены в бурых разводах в буквальном смысле начинают безжалостно стискивать ее грудную клетку.
Ноги едва держали ее, поскольку в этом импровизированном, вертикально располагающемся гробу не было места ни чтобы присесть, ни чтобы прилечь. В какой-то момент узницу даже посетила спасительная мысль о том, что, может быть, она, наконец, умрет прямо здесь и сейчас и не будет испытывать всех этих страданий. Ее собственный организм, однако, будто бы в насмешку над ее желаниями сопротивлялся этому освободительному исходу. Он изо всех сил пытался сохранить сознание и жизнь, заставляя и без того перегруженный мозг с каждой новой секундой переживать за свою сохранность все больше и больше.