— Эх, свинья, свинья!.. — прошептал он, не думая о том, к кому обращены эти слова — к себе или Куксе.
Он прошел напрямик по огородам, тихо зашел в сарай и зарылся в сено.
Солнце взошло. Легкие облачка вспыхнули пурпурным огнем и медленно исчезли. Чистое голубое небо загляделось в зеркальную гладь озера.
У берега уже стояли наносовцы. Были тут и пожилые рыбаки в высоких резиновых сапогах, в рыбацкой одежде, к которой так крепко прилипла чешуя, что никак не отчистить, и девушки в пестрых платках. Девушки примостились в большом челне и о чем-то оживленно говорили.
Парни-подростки дружной ватажкой, как кулики, лепились к самой воде. Заветная мечта у всех была одна: дождаться того дня, когда станут настоящими рыбаками и их вот так же будут ждать родители и влюбленные девушки.
Заместитель председателя артели Сымон Наруть тоже был здесь. Он стоял прижавшись к вербе, слегка согнув спину. Казалось, что не он оперся на склоненную вербу, а она легла на его широкие плечи. Прокуренные усы Сымона были опущены, из-под густых нависших бровей смотрели суровые глаза.
Он долго стоял молча, наконец выпрямился и сказал:
— Идут челны!
— Идут! — повторили ребятишки.
И все в этот момент увидели, что челны, которые до этого словно точки мелькали на озере, теперь один за другим направляются к берегу.
— Идут, идут челны! — заговорили девушки, проворно выскакивая на берег.
Подростки готовы были броситься навстречу челнам, даже пожилые рыбаки пришли к озеру.
Челны быстро приближались. Уже можно было не только увидеть людей, но и узнать их.
Прошло еще несколько минут, и челны один за другим стали носами ударяться в берег. Их подхватывали десятки рук, подтягивали к сухим местам и закрепляли у столбов.
С первого челна ловко соскочил бригадир комсомольской бригады Янка Наруть, за ним медленно вылез Антось Ивашкевич.
В челнах трепетала рыба — нарочанская селява, белорусские сельди.
— Одна мережа была совсем порожняя, — сообщил Янка.
— Опять! — послышались голоса.
— Стеречь надо!
— Поймать вора!
Антось чувствовал, что эти слова бьют его как плети, он не решался поднять глаза, чтоб взглянуть на людей, хотя был твердо уверен, что сегодняшняя кража — не отцовская работа.
Из Наносов шли телеги за рыбой, на передней ехал сам кладовщик.
— Рыбу сгружайте на подводы и везите на склад, — приказал ему Сымон Наруть, — и на этих же подводах отвезем в Купы.
Он позвал Янку и Антося и пошел вперед. Шел он быстро, парни едва поспевали за ним. Заметив это, Сымон замедлил шаг.
— Значит, одна мережа снова была порожняя? — спросил он.
— Подчистую кто-то обобрал, дядя Сымон… — добавил Антось.
— Так.
— Только, дядя Сымон… это не его работа. Это не он.
— Про кого ты говоришь?
— Понятно — про кого. Про отца.
— А я разве говорю, что это его работа?
— Нет. Но вы думаете. А мы с Янкой целую ночь за ним следили.
— Возле хаты? Ну, я это знаю.
— Он из хаты никуда не выходил.
— За вором следят не возле хаты, а там, где он будет красть. Ты не обижайся, Антось, я не говорю, что твой отец вор.
— Дядя Сымон! — горячо заговорил Антось. — А я говорю, что он вор, это так. Прошлой ночью он мережу около Трех сосен очистил.
— Ну там и было всего килограммов пять-шесть, — усмехнувшись, сказал Сымон.
— Эх, дядя Сымон, — вспыхнув, чуть не крикнул Антось. — Я его сам поймаю!.. Я ему вчера все высказал! Он мне тоже кое-что сказал. Не толкай меня в бок, Янка, я все расскажу.
— Мне много говорить не надо, Антось, ты лучше Янке расскажи обо всем. А то, что тебе отец что-то обидное сказал, то и ему, вероятно, от твоих слов было не особенно сладко.
— А я все равно его поймаю!..
— Ну ты больно не горячись, Антось. Тебе за отца обидно — верю, а мне товарища разве не жалко? Как ты думаешь?
— Какого товарища, дядя Сымон?
— Своего товарища. Ну скажем, тебя. Потому мы и поставим охрану. Комсомольскую охрану. Как думаешь, Янка? — спросил он у сына.
— Правильно, тата! — ответил ему Янка.
— Ну вот и выдели на ночь трех человек. И Антося — тоже.
— Я и сам пойду! — обрадовался Янка. — За день отоспимся, правда, Антось?
— Еще как отоспимся за такой день! — ответил Антось и почувствовал, что стало легче на душе.
Подойдя к конторе, Сымон Наруть остановился.
— Идите, хлопчики, отдохните. Если отец дома, Антось, скажи, чтоб пришел ко мне в контору. А если нет, не беспокойся, я его сам найду.
Степан Ивашкевич в это время уже сидел в конторе. Он пришел сюда около часа назад, вдруг остро почувствовав свое одиночество.