Джоан успокоила его. Она сказала, что звонила Бейкеру, чтобы он проводил леди Мэтьюс.
Леди Мэтьюс очень внимательно взглянула на Бейкера. Филисити же поразило то, что слуги в особняке умудряются бесшумно входить в комнату всегда в тот момент, когда говорят о чем-то важном. Уже в машине она высказала это предположение матери.
- Я думаю, мама, что он все слышал. А ты что думаешь?
- Меня это не удивляет, - сказала леди Мэтьюс. - Боюсь, дорогая, ты поступила опрометчиво. И Фрэнка не будет к ленчу.
- Я же не знала, что у них есть еще слуга, который подкрадывается и подслушивает в замочную скважину, - запротестовала Филисити.
Леди Мэтьюс погрузилась в молчание. Ее дочь удивилась, заметив на ее лице недовольное выражение, но заставить ее продолжить разговор ей не удалось.
Недовольное выражение сохранилось на лице леди Мэтьюс и во время ленча. Она была необычно встревожена и дважды пробормотала: "Почему Фрэнк не возвращается. Это невыносимо!"
Вскоре после двух часов дня зазвонил телефон. Сэр Хамфри, сидевший в библиотеке, ответил и раздраженно сказал, что мистера Эмберли нет дома и он не знает, где его можно найти. Да, конечно, он передаст ему немедленно просьбу, как только он вернется.
Леди Мэтьюс, которая во время разговора вошла в комнату, спросила, кто пытался дозвониться до Фрэнка.
- Фонтейн, - сказал сэр Хамфри. - С очень странной просьбой!
- Какой, дорогой?
- Чтобы я передал Фрэнку, что он уезжает в Лондон и вернется поздно. Фрэнк хотел с ним встретиться?
- Не знаю. Вполне возможно. Он сказал тебе о книге?
- Вообще-то это был не сам Фонтейн. Звонил дворецкий по его поручению. Сказал, что Фонтейн очень хотел, чтобы Фрэнк узнал, что он уезжает в Лондон и будет в клубе всю вторую половину дня.
Леди Мэтьюс прикрыла за собой дверь.
- Очень тревожусь, - сказала она. - Надо попытаться найти Фрэнка.
Ее муж выразил недоумение, почему это она должна тревожиться, и уселся на диване с книгой в руке. Леди Мэтьюс, вздыхая, села за стол и позвонила в управление полиции в Карчестере. Сэр Хамфри был несказанно удивлен, поскольку только в моменты сильного стресса его жена могла заставить себя воспользоваться телефоном.
Дежурный сержант не мог сообщить ей ничего конкретного. Мистер Эмберли был в Карчестере все утро, но уехал с главным констеблем. С тех пор его не видели.
Леди Мэтьюс, все еще тяжело вздыхая, позвонила полковнику Уотсону домой. Полковник отсутствовал.
- Иногда, - сказала леди Мэтьюс, - невольно поверишь в злое провидение.
Когда Эмберли не вернулся и в четыре часа, она сказала, что он весь в отца. Это замечание пробудило в Филисити все ее любопытство, поскольку дела были, видимо, действительно серьезные, коль мать заговорила так. Леди Мэтьюс не стала делиться своими соображениями ни с мужем, ни с дочерью. Когда она с отсутствующим видом отказалась сначала от лепешек, затем от бутерброда и, наконец, от кекса, ее родные не на шутку встревожились и с большим облегчением приветствовали появление Эмберли в четверть шестого.
- Слава Богу, что ты приехал! - воскликнула Филисити. - Где ты пропадал?
Он равнодушно посмотрел на нее.
- Расследовал ночное убийство. Откуда такая необычная потребность в моей компании? Тетя Марион, можно мне чаю?
Его тетя с большой тщательностью выбирала два кусочка сахара из сахарницы и, не отрываясь от столь непростого занятия, проговорила:
- Два сообщения, Фрэнк, тяготят мою душу. Та девушка хочет встретиться с тобой. Либо в "Голове кабана", либо в коттедже. Такое неприятное место.
Эмберли взглянул на нее с любопытством и улыбнулся.
- Хотел бы я знать, сама ли она решилась на это? Хорошо.
Леди Мэтьюс пододвинула молочник.
- Тот дворецкий. Из особняка.
Улыбка исчезла с его лица. Мистер Эмберли вперил в нее глаза:
- Да?
- Передал просьбу от Бэзила Фонтейна. Он уехал в город.
- Когда?
- Около двух часов, дорогой.
- Кто передал его просьбу?
- Дворецкий. Разве я не сказала? Будет в клубе всю вторую половину дня.
Эмберли, казалось, что-то соображал, посматривая на часы.
- Понимаю. В таком случае я не буду пить чай.
- Да, мой мальчик, - согласилась его тетя. - Так разумнее. Кое-что интересное надо сказать тебе. Так глупо со стороны Хамфри! Та книга. Ты был в недоумении.
- В полном. Ну так?..
- Хамфри по ошибке оставил ее в "Голове кабана". Он и Филисити, ты знаешь, навещали Ширли. Забыл книгу.
Эмберли резко повернулся к дяде.
- Вы забыли ее там? - набросился он на него. - Она была у нее?
- Теперь я припоминаю. Я забыл ее, - сказал сэр Хамфри. - Мы немедленно вернулись, однако. Мисс Браун тотчас мне ее отдала.
- Какого черта вы не сказали мне об этом раньше? - спросил Эмберли. Когда вы вспомнили? Кто знает об этом?
- Филисити, дорогой. Рассказала Бэзилу Фонтейну. Многие знают: Джоан и этот симпатичный молодой человек, и я, и дворецкий.
Филисити вся сжалась от взгляда кузена.
- Я очень сожалею, если вмешалась не в свое дело, но откуда мне было знать, что нельзя упоминать об этом?
- Ты чертовски глупа! - сказал мистер Эмберли с обидной выразительностью и вышел из комнаты, пока она обдумывала достойный ответ.
Минуту спустя они услышали рокот мотора "бентли". Машина с ревом проскочила мимо окон.
Сэр Хамфри, придя в себя от грубости племянника, воскликнул:
- Господи, прости мою душу! Я действительно понятия не имел, что это так важно. Теперь это меня очень тревожит.
Леди Мэтьюс посмотрела в сторону буфета.
- Почему никто мне не предложит что-нибудь поесть? - спросила она грусто. - Я ужасно голодна.
- Ты от всего отказалась, - напомнила ей Филисити.
- Глупости, дорогая. Дай мне лепешку, пожалуйста, - сказала леди Мэтьюс, как всегда, спокойно.
ГЛАВА XVI
В то утро, после отъезда леди Мэтьюс, Ширли испытывала противоречивые чувства. Она наконец решилась переложить бремя тревог на плечи, которые, как ей казалось, в высшей степени способны вынести этот груз, но в то же время ее беспокоили последствия. Она не могла забыть, как жестко и больно ее схватили за руку около машины с мертвым человеком на Питтингли-роуд. Тогда на руке ее остался синяк, и с этого момента у нее сложилось впечатление, что мистер Эмберли, как бы добр он ни был к животным, не испытывает жалости к тем, кого он подозревает в нарушении закона. Его сотрудничество с полицией заставляло ее быть предельно осторожной. Правда, он, кажется, не упомянул о ее присутствии на месте убийства в ту ночь; правда и то, что он не выдал ее во время маскарада. Но эти поступки, как она всегда подозревала, были продиктованы не благородством, а желанием всучить ей кусок веревки, чтобы она на ней повесилась. Он с самого начала следил за ней, и она чувствовала, что следил не добрым взглядом. Некоторые его слова все еще мучительно больно отзывались в ее сердце. Он не раз говорил, что она ему не нравится, и она думает, что он говорил правду. Никогда она не замечала в нем и признака симпатии. Напротив, если он не насмехался над ней, то был груб, и никогда не упускал случая подчеркнуть, что она глупа и неопытна. Она невысоко ставила его непрошеную доброту в ночь смерти Марка. В конце концов он не хам, а при таких обстоятельствах только хам не может проявить сочувствия. Более того, она не могла не заметить, что он изменил свою тактику в надежде заставить ее довериться ему. Он казался ей на редкость жесткосердечной личностью.