— Я так соскучился, что забыл про все на свете. А, наплевать!
— Впредь не забывай. Ну, как тебе Берлин? Ноэль обнял ее за плечи, и они пошли в сторону набережной Сен-Бернар.
— Новостей у меня много, — сказал Холкрофт. — И хороших и плохих. Впрочем, если считать новые знания прогрессом, то мы сделали пару гигантских шагов вперед. Тебе брат звонил?
— Да, сегодня днем, через час после тебя. У него изменились планы, и он будет в Париже уже завтра.
— О, это самое приятное из всего, что ты могла сообщить мне. Мне так кажется, по крайней мере. Завтра узнаем, не ошибаюсь ли я.
Они свернули с моста налево и пошли вдоль набережной.
— Соскучилась по мне? — спросил Холкрофт.
— Ноэль, ты сумасшедший. Мы же расстались только вчера. Я всего-то успела прийти домой, принять ванну, выспаться, наконец, как следует и утром вернуться на службу.
— Ты ночевала дома? В своей квартире?
— Нет, я... — Хелден остановилась и посмотрела на него с улыбкой: — Отлично, новобранец Ноэль Холкрофт! Непреднамеренный допрос?
— Преднамеренный.
— Но ты же обещал об этом не спрашивать.
— Вовсе нет. Я спрашивал, замужем ли ты, и получил отрицательный ответ; тогда я спросил, живешь ли ты с кем-нибудь, ты ответила весьма уклончиво. Но я вовсе не обещал тебе, что не буду пытаться разузнать, где ты живешь.
— Это как бы подразумевалось, дорогой. Когда-нибудь я тебе все расскажу, и ты поймешь, какой ты был глупенький.
— Расскажи сейчас. Я влюблен и хочу знать, где живет моя девушка.
Улыбка исчезла с лица Хелден. Но потом она взглянула на Холкрофта и улыбнулась снова:
— Ты похож на маленького мальчишку, который научился новому слову и повторяет его на все лады. Ты еще недостаточно хорошо знаком со мной, чтобы любить меня. Я ведь уже говорила тебе?
— Я забыл, что тебе нравятся женщины.
—Да, они среди моих лучших друзей.
— Но выходить замуж за одну из них ты не собираешься?
— Я ни за кого не собираюсь замуж.
— Уже легче! Тогда давай ближайшие десять лет быть вместе, оставив за каждой стороной право выбора.
— Ты так славно говоришь...
Они остановились на перекрестке. Холкрофт притянул к себе Хелден и положил ей руки на плечи:
— Я за свои слова отвечаю.
— Я верю, — ответила она и посмотрела на него с любопытством, к которому примешивался страх. Холкрофт заметил это и слегка встревожился.
— Любишь меня хоть немножко? — спросил он с улыбкой.
— Кажется, даже больше, чем немножко, — серьезно ответила Хелден, — а мне бы этого очень не хотелось. Боюсь, с этой бедой я не справлюсь.
— Тем лучше! — рассмеялся Ноэль и, взяв ее под руку, повел через улицу. — Приятно сознавать, что даже у тебя нет ответов на все вопросы.
— А ты думал, что у меня они есть?
— Мне казалось, что тебе так кажется.
— Вовсе нет.
— Я знаю.
Ресторан был полупустой. Хелден попросила метрдотеля устроить столик в глубине зала — так, чтобы не было видно с улицы. Метрдотель кивнул и повел их между столиков. Ясно было, что он никак не может понять, почему эта прелестная дама появилась в его заведении с таким засаленным кавалером. «Трудные деньки наступили для парижских девочек. Вернее, ночки» — вот что читалось в его взгляде.
— А он меня не одобрил, — заметил Холкрофт, когда метрдотель, приняв заказ, удалился.
— Еще не все потеряно. Ты поднялся в его глазах, заказав дорогое виски. Он даже улыбнулся. Ты не заметил?
— Это он увидел мой пиджак. Кажется, его сняли с другой вешалки, нежели пальто.
Хелден рассмеялась:
— Да, пальто явно не из коллекции высокой моды. Ты носил его в Берлине?
— Конечно. Мне даже удалось в нем заарканить проститутку. Ты не ревнуешь?
— К тем, кто соблазнился тобой в этом пальто, — нет.
— Она была само очарование.
— Повезло тебе. Наверняка она из «Одессы», и ты подцепил то, что ими планировалось. Сходишь к врачу, прежде чем домогаться моей любви.
Ноэль взял ее за руку. Он был очень серьезен, когда заговорил снова:
— Об «Одессе» можно забыть. И о «Возмездии» тоже. Это как раз одна из тех новостей, о которых мне стало известно в Берлине. Ни одна из этих организаций знать не знает про Женеву.
Хелден была ошеломлена.
— А как же... Бомонт? Ты говорил, что он агент «Одессы», что он шпионил за тобой в Рио...
— Я и сейчас считаю его агентом «Одессы», и он действительно за мной шпионил. Но не из-за Женевы. Бомонт связан с Граффом. Каким-то образом он пронюхал про то, что я ищу Иоганна фон Тибольта, и именно поэтомустал за мной следить. Женева тут ни при чем. Завтра, во время разговора с твоим братом, я надеюсь разузнать все подробности. Но, как бы там ни обернулись события, Бомонт выйдет из игры через пару дней. Об этом позаботится Кесслер. Он обещал позвонить в Бонн кому-то из правительства.
— Это так просто?
— Во всяком случае, не так сложно, как кажется на первый взгляд. Стоит лишь намекнуть на причастность Бомонта к «Одессе», как мигом поднимется волна расследований. Его сразу загребут.
— Но если ни «Одесса», ни «Возмездие» не знают про Женеву, то кто же пытается помешать нам?
— Я как раз собирался об этом рассказать. И еще про то, почему мне пришлось избавиться от пальто и шляпы.
— О Господи! — Хелден никак не могла уловить связи в словах Ноэля.
Холкрофт рассказал о своих берлинских приключениях, опустив эпизод в темном переулке. Потом он сообщил о своей беседе с Кесслером и, уже завершая рассказ, вдруг понял, что скрыть от Хелден убийство незнакомца в кожаной куртке не удастся. Завтра он в любом случае должен рассказать об этом ее брату, так что держать Хелден в неведении нет смысла. Когда Ноэль закончил свое повествование, Хелден аж вздрогнула и сжала пальцы в кулаки.
— Какой ужас! А что об этом думает Кесслер? Есть у него какие-то предположения?
— Практически никаких. Мы с ним проанализировали весь эпизод раз десять, пытаясь ухватиться за какую-либо ниточку, но, увы... По мнению Кесслера, этот молодчик принадлежал к одной из неонацистских группировок — Эрих назвал их «потомками НСДАП» и "занозами в теле «Одессы».
— А каким образом они могли узнать про Женеву?
— Я и об этом спросил у Кесслера. Он ответил, что денежные манипуляции такого масштаба очень трудно сохранить в тайне. Кто-то где-то вполне мог разнюхать про Женеву.
— Но ведь вся сутьЖеневы в секретности. Если о тайне кто-то узнает, то неминуем крах.
— Значит, все дело в степенисекретности. Когда тайна становится тайной? И в чем различие между информацией секретной и совершенно секретной? Горстка людей, разузнав про Женеву, хочет помешать нам получить деньги и использовать их по назначению. Деньги нужны им самим, а значит, рассекречивать Женеву нашим конкурентам нет смысла.
— Но если они узнали про Женеву, то должны знать и то, что денег получить не смогут.
— Совсем не обязательно.
— Тогда им надо об этом сказать!
— Именно так я и поступил в том темном переулке. Но убедить незнакомца не сумел. Впрочем, даже если я его и убедил, то теперь это уже не имеет никакого значения.
— Но... как ты не понимаешь?! Надо разыскать этих людей — кто бы они ни были — и сказать им, что они ничего не добьются, остановив тебя, моего брата и Кесслера.
Холкрофт пригубил виски.
— Не думаю, что нам следует поступать таким образом. Кесслер сказал мне вчера одну фразу, которая не дает мне покоя до сих пор. «Вы, — заявил он, очевидно, подразумевая под местоимением „вы“ тех, кто не занимался изучением вопроса специально, — никогда не понимали нацистских ультра». Оказывается, для наци в равной степени важны как собственный успех,так и чужой провал.Кесслер назвал это «неотъемлемой деструктивностью наци». Хелден вновь нахмурила брови:
— Значит, если им все рассказать, то они начнут за вами охотиться. И постараются убить вас троих, потому что без вас нет и Женевы.