— И все равно ты не отступила. Чего ради ты продолжала тренировки? Назло отцу?
Дженни рассмеялась.
— Слишком простое объяснение. Нет, дело не в этом.
— В чем же?
— Я верила в дело ордена, считая его союзом здравомыслящих людей, сражающихся за человечество в этом обезумевшем мире. — Глаза Дженни вспыхнули. — Возможно, для тебя это звучит неубедительно?
— Отнюдь. Вполне убедительно. Но это же неприкрытый идеализм.
— Возможно, так оно и есть. — Она покачала головой. — Не знаю, Браво, как ты, но мне просто необходимо верить во что-то хорошее. Верить в то, что я делаю что-то важное, от чего мир становится лучше.
Вот они и пришли к вопросу о вере.
Подняв глаза, Браво встретил испытующий взгляд Дженни. В ее голосе звучало неподдельное чувство, волнение, идущее от сердца. Она искренне верила в то, о чем говорила.
Теперь ему предстояло решить, верит ли он в справедливость ее слов. Браво прекрасно осознавал важность момента. Он не сомневался в том, что его отец более всего на свете желал сделать этот мир лучше, несмотря на многочисленные препятствия. Или, возможно, его манили сами препятствия… Зная Декстера, вовсе нетрудно было такое предположить. В этом Браво понимал отца, поскольку унаследовал его характер.
Теперь ему казалось, что он смотрит в зеркало, отражающее мир таким, каков он на самом деле, проливающее истинный свет на всю его прежнюю жизнь. Все, с чем он сталкивался, все, что случилось с ним до этого момента, было всего лишь прелюдией.
Он аккуратно положил очки обратно на стол.
— Ты что-то говорила о посвящении? Полагаю, лучше не медлить с этим, верно?
— Ты ведь знаешь о практике «изгнания недугов»?
— Конечно, — ответил Браво. — Средневековые целители считали, что болезни, или, как их называли, «дурные соки», прячутся в глубине человеческого тела, и для лечения необходимо изгнать их. «Вытянуть» из глубины на поверхность.
Дженни кивнула. Они пододвинули стулья и складной столик ближе к плите. Вероятно, Дженни уже давно включила конфорку; вода в небольшой кастрюльке почти закипела.
— Положи правую руку на стол, — сказала она, — ладонью вверх.
Браво выполнил ее просьбу. Она взяла длинные металлические щипцы и, погрузив их в кипящую воду, поочередно извлекла три стеклянных колпачка. Они напоминали крохотные подставки для вареных яиц. Дженни поместила их на бумажное полотенце, чтобы просушить.
— Может, стоило обзавестись автоклавом? — пошутил он.
Она улыбнулась:
— Иногда самым лучшим бывает самый старый способ.
Она поставила все три бокальчика в ряд на столе и снова опустилась на стул рядом с Браво.
— Ты готов?
Он кивнул.
Дженни взяла один из стаканчиков и прижала к ладони Браво. Она зажгла длинную спичку и поднесла к стеклу пламя. Постепенно кожа под стаканчиком покраснела и немного распухла.
— Во время посвящения мы выгоняем на поверхность не «соки», а твое чувство долга. Ведь после того, как ты станешь частью ордена, передумать будет уже нельзя. Пути назад не существует. Ты изменишься навсегда.
Она убрала спичку в тот момент, когда стекло нагрелось почти до нестерпимой температуры, и поднялась со стула. Подойдя к мойке, Дженни выдвинула ящик под столешницей и достала маленький оловянный сосуд. Вернувшись к столу, она вытащила пробку из горлышка сосуда и перевернула его вверх дном. На ее ладонь упали три семечка.
— Это семена кипариса, кедра и сосны, вечнозеленых деревьев, в некотором смысле — символов вечной жизни. — Одно за другим она вложила их в рот Браво. — Когда умирал Адам, сын его Сет вложил в его уста семена кипариса, кедра и сосны, принесенные ему ангелом. Ты должен разжевать и проглотить их.
Браво повиновался.
— Говорят — и у ордена есть тому свидетельства, — что крест Христа был сколочен из древесины этих трех деревьев. Эта часть обряда посвящения символизирует твою смерть, уход из привычного общества, из мира, каким ты его знал. Клянешься ли ты, что, войдя в Voire Dei, никогда не попытаешься отречься от ордена?
— Клянусь, — проговорил Браво, чувствуя накатывающую волну дурноты.