Меро положил руку ему на плечо, и Онго почувствовал, какой мощный ток идет, какая энергия вливается в него сейчас. Вот-вот она переполнит его, и тогда – он сам не знает, что тогда может с ним случиться… Пальцы Меро коснулись шеи, ничем сейчас не защищенной, расстегнули верхние пуговицы куртки.
Онго сжимал пальцами рук собственные колени – иначе руки сами собой обхватили бы капитана, но здесь и сейчас начало было за Меро – как и всегда… А руки капитана были уже под курткой и под рубашкой, касались тела, и желание Онго становилось невыносимым.
– Мне раздеться? – прошептал он, невольно покосившись в ту сторону, где за задернутой занавеской помещалась, наверное, капитанская лежанка.
– Не спеши, – так же негромко ласково ответил Меро. – Я тебя давно приметил и тогда же почувствовал. Но не стал торопиться, чтобы не испортить всего. А эта ночь – наша, улкасы больше сюда не сунутся еще дня два, думаю. Так что есть время. Посидим сначала… познакомимся. Я ведь правильно угадал – ты не против отношений?
На этот раз хватило и кивка: уставное общение более не действовало.
– Давай-ка сначала расслабимся немного. Квадрат-воин, нагнувшись, вытащил откуда-то сзади фляжку, два алюминиевых стаканчика, пленочный пакет – с закуской, надо полагать. Отвинтил крышку. Пакет подвинул Онго:
– Похозяйничай.
Собственно хозяйничать было нечего: в пакете оказалась копченая утка, и всей работы было, достав кинжал, разделить ее пополам. Меро тем временем налил обоим.
– Не с Вазийских виноградников, но пьется легко. Да что тебе объяснять… Ну давай, по-солдатски: первую – за победу!
Во фляжке было то самое, что и солдатам полагалось по вечерам, для бодрости и здоровья, – разве что порции тут, у капитана, оказались побольше.
Первая была очень кстати: сняла с Онго лихорадочную дрожь предчувствия и еще какой-то страх, неизвестно откуда взявшийся, – оттого, наверное, что такого опыта у Онго все же не было. Меро же сразу налил и по второй:
– А эту – за нас.
Такой тост Онго поддержал с радостью. После второй рука сама потянулась за закуской; впрочем, капитан и тут начал первым.
– Только учти: воевать тебе от этого легче не станет. Наоборот. Ни от кого ничего не скроешь, и на тебя будут глядеть втрое зорче, чем на любого другого. Скажу сразу: служба станет куда труднее. Так что сейчас имеешь право отказаться.
Но служба Онго уже не пугала: разобрался с нею, освоился и даже чувствовал временами, что засиделся во вторых номерах, и того больше: если бы сейчас пришлось покомандовать, скажем, той же линией – справился бы не хуже нынешнего подофицера, а может, и получше. Он усмехнулся, взбодренный выпитым:
– Службы не боюсь. Меро кивнул:
– Так и думал. Тебя из хорошей стали отлили, только снаружи покрыли бархатом.
Такой комплимент одновременно был и приятен – как-никак исходил он от старшего командира, – но и обеспокоил: не отвратят ли такие мысли капитана от того, что уже, можно считать, произошло?
– Я ведь обертыш, – сказал он, напоминая о своей первоначальной женской сущности.
Капитан Меро усмехнулся:
– Да ведь и я тоже через все это в свое время прошел.
– Ты был?..
– Был. Разница лишь в том, что я на такой оборот пошел добровольно: мне женщиной быть не хотелось, армия с детства влекла, а у нас с этим – сам знаешь, как: Двенадцатый завет чертов! Я как подумаю о нем, сразу такая злость ударяет в голову, такая злость!.. Ну что за идиотизм в самом деле, подумай только: женщин не подпускать и близко к оружию! Хочешь быть солдатом – иди под нож, чтобы тебе подвесили прибор…
У Онго невольно вырвался вопрос – хотя вроде бы совсем не то было настроение и ожидания:
– Думаешь, женщины могут воевать?
– Еще как! Я бы, например, из них отдельные триги формировал, квадраты и посылал в самые хитрые места. Именно хитрые: мы же – я о женщинах говорю-и хитрее, и выносливее, физически более одаренные, если только не говорить о грубой силе, пролезем, просочимся там, где даже лучшие коренные мужики станут ломиться с шумом и треском… Такие войска можно было бы формировать и без всякой медицины… А закончили воевать – и вот тебе готовые матери, сразу можно начинать восстановление поколения. А ведь из женщин-оборотней – бывших мужиков – чуть не половина оказывается неспособной рожать, да-да, это точно, попадалась мне такая статистика… И, кстати, мышление более подвижное у женщин, а на войне это вот как важно! Думаешь, почему из оборотней выходят такие командиры?
Хотя ты еще не знаешь о них, конечно, не дошло до тебя, а я вот знаю. Мы ведь сохраняем многое женское – пусть и растут у нас бороды, но все же… Женщины – авантюрнее, если хочешь. И рисковее. И могут такую операцию задумать и провести, на какую коренной мужик никогда не решится – ему логика помешает, пресловутая мужская логика: дважды два. А вот для меня, например, в итоге вовсе не обязательно четыре, а ровно столько, сколько позволит обстановка. Эх, Онго, если позволит Творец довоевать живым – соберемся мы, такие, как я, собьемся в большую стаю и припрем к стенке Высокое Совещание: пора менять, пора все менять…
Меро сделал паузу, тяжко дыша, – видно, тема эта волновала его давно и всерьез, но не перед кем было выговориться, и вот только тут возникла такая возможность. Онго сидел тихо, не решаясь сказать ни слова, нарушить ход капитанской мысли, такой необычной (показалось ему) и важной…
– Вот сейчас хотя бы, – заговорил капитан снова. – Топчемся мы на месте, постреливаем в них, они – в нас, они рады бы прорваться, да мы не даем; ну а мы чего ждем? Вот ручаюсь: если бы у нас ромбом, а то и всем кубом командовал обертыш вроде нас с тобой, мы бы не такую задачу решали.
Обстановочка ведь любому солдату ясна: из ущелий улки не валят, хотя и могли бы. Почему только здесь? И почему вообще – здесь? Надо думать, тут они готовят какой-то камуфлет. Какой? Как они вообще сюда попали, если нормального схода тут нет, даже ни тропы единой? Загадка? Ну, а кто ее отгадывать будет? Разведка все проспала. Я уж не говорю об ССС – им только у себя дома подвиги совершать.
Некому этот ребус разгадать, кроме тех, кто уже тут, на месте, кроме нас. И вот я бы, например, вот тут, где мы стоим, оставил бы вчера, когда улки ломились, небольшую группу – от силы линию, ну, с пулеметами, а сам с остальными тихо, нежно обошел их по опушке леса – и туда, туда, откуда они пришли, по их следам, понимаешь ли, у нас в триговых разведчиках прекрасные следопыты, здешний народ.
И пока они тут вели бы бой местного значения, я бы с тригом добрался до того места, где они сошли с гор и которое нам пока никому неведомо. А ведь в горах у них сидит основная сила, чтобы при малейшем прорыве хлынуть оттуда и расплеркаться по нашей равнине, по раздолью – выбирай, какое хочешь направление… Вот обертыш так и сделал бы, но нет в армии ни одного из нас, кто не то что кубом, но хоть ромбом бы командовал. Формально мы все равны в правах, а на деле…
Меро помолчал, внутренне снова переживая, должно быть, такую несправедливость. Сильно тряхнул головой, словно отгоняя все это.
– Ну ладно, так о чем мы говорили? Ага, да. Так вот, значит, я и пошел менять пол и служить, как только шестнадцать стукнуло – вот как тебе сейчас. Но тогда нас в армии было раз-два и обчелся. И потому в полевых войсках, где ближайшая баба за сотню выстрелов, нас сразу разбирали: не успел прибыть – шагом марш в постель. Да, и этот опыт у меня есть. Так что не бойся: обижать тебя не стану…
Онго влюбленно глянул на капитана:
– Не боюсь. Скажи, давно ты в армии?
– Двенадцатый год заканчиваю. Квадрат-воин, как видишь…
Тут настала пора задать вопрос, над которым Онго и раньше задумывался:
– В таком звании, а командуешь тригом. Всего лишь. Мог бы ведь и квадратом, и даже ромбом…
Перед тем как ответить, командир налил по третьей. Поднял:
– Давай – пусть все они сдохнут! – И только после этого объяснил:
– Нас, обертышей, начальство в глубине души не любит, хотя внешне этого стараются не показать: мы же равноправные солдаты, мужики, черт бы взял; а на самом деле придерживают везде, где только можно. Звания мне идут: срок приходит – и нет поводов, чтобы задержать присвоение: служу-то я хорошо, командую нормально, в боях у нас, сам мог заметить, в мое время потерь стало меньше, потому что командую разумно и солдат учу, как следует. А вот с должностями – тут четкие сроки не установлены, и всегда можно найти причину, чтобы продвинуть другого, из коренных мужиков. Последний раз даже такую причину нашли: триг мой – которым я до вас командовал – является, мол, образцовым, эталонным, и, чтобы он таким оставался, необходимо сохранять меня на этой должности. А чтобы я не гнал волну – послали сюда: пока воюешь, рапортов подавать не станешь. Хорошо хоть в нашей армии звания идут независимо от должности; так что со временем стану я и веркомом, а все буду тригом командовать. Ну ладно, хоть одно хорошее дело за это время успею сделать: выращу из тебя командира. У тебя к этому данные есть, но ты сам их еще не очень чувствуешь; ничего – помогу тебе раскрыться, понять самого себя…