Осенний ливень стушевал пестроту листьев за окном.
— Лежи тут. Подумаешь, волосы обгорели. Новые вырастут, а не отрастут — буду ходить, как бритый наголо, не беда. — Он ворочается, сердито комкает подушку и разговаривает сам с собой.
Солнце выглянуло, а дождь все шумит. Вода переливается, блестит, словно Лидины волосы. Кровать качается, попадает в водоворот, кружит, кружит. А огонь мечется перед глазами. Пляшет, радуется, обволакивает едкий дым. «Лида… Лида… Лида!!» — зовет Лешка в бреду.
Лида стояла на коленях возле кровати и не скрывала слез. Она уже знала, что, как только полегчает ему, попросит прощения за все и пообещает жить совсем по-другому и непременно позовет каждого, кого он пожелает, на новоселье. А он, придя в себя, открыл глаза и с удивлением сказал: «Ты здесь…»
Было очень тихо, как в лесу, в том ночном лесу, в котором проложена машинами трудная дорога до станции…
Забава
В разгар лета под спелую малину и цветение липы самостоятельно поехал из города в деревеньку Костромиху к Терентию Лабазову пятнадцатилетний долговязый внук Вася. Никогда он не был так настойчив и, выдержав трехдневный бой с родителями, на свои сбережения нагрузил два чемодана гостинцев, переправил в камеру хранения и купил билет в предварительной кассе. Через день еще раз терпеливо выслушал все наставления и отправился, как сказали папа с мамой, позабавить скучающего старика, которого семь лет не навещали.
Вася почти сутки трясся в общем шестнадцатом вагоне, охраняя, как велено, чемоданы. Только под утро уснул и начал видеть очень приятный сон про будущую жизнь в деревне. Но соседи по купе растормошили, помогли выбраться в тамбур за несколько минут до остановки. На перроне окликнул Васю какой-то невзрачный всклокоченный парень и пообещал довезти до Петушихи, пояснил, что там уже недалеко, но надо топать ножками. Парень сказал, что и дальше бы проводил, но на «газончике» волоком не проскочить, потому лучше неторопно да надежно продвигаться, авось встретят, в крайнем случае, до вечера можно и с ношей дойти, дорога одна — не собьешься…
Только Вася спустился с увала, словно из-под земли вырос перед ним высоченный сутуловатый мужик, совсем непохожий на деда, каким представлялся он по фотографиям и письмам.
— Ну, здорово, Василий Николаевич. Здорово, раз прибыл, — бодро сказал мужик. — А я переживаю, а я хлопочу! Думаю, Ванька-недотепа к поезду опоздает или проглядит на вокзале. И поспрашивать постесняется. Вот ладно теперь… Устал небось? Чемоданы-ти, гляжу, навьючены. Давай который потяжелее. Сначала оба пофунтую. — Он взял чемоданы, покачивая, взвесил. — Оба одинаковы, фунтов по сорок, видать. Зачем такие нагрузили? Все тушонка да концервы небось. Думают, тут летом голодно, мол, старики-то привычные, а молодому горожанину неуедно покажется. Ничего живем. Мясо и соленое и ветошное есть. Рыбешки изловим, тут ягод с медком прихватим, молочка криночку купим, сметанки добрые люди принесут. Своей коровы нет, не держу давно уже. Обойдемся. Ты, Василий, значит, восьмилетку одолел? Родители в науку пихают, ты, поди, упираешься. Надо бы, конечно… — дед чего-то недоговорил и рукой махнул. — Жизнь покажет. Пойдем теперя до беседки, пока спина не взмокнет, там передохнем да еще перевальчик осилим, тут и усадьба. Опять посидим. Дале только под гору скати. Помнишь дорогу-то?
— Забылась. Тогда на тракторе ехали. И дождик был холодный.
— Забылась. Вота! Семь лет промелькнуло, голубчик. Семь лет, как одна неделя. Ребенком приезжал, а теперь жених, можно сказать. Вот сколь часто старика спроведываете. И что думает Зойка своей головой? — говорил он про дочь. — Ох, упрямая, своенравная. Разобиделась, что мужа-лежебоку не одобрил тогда. Весточку не соизволит прислать. Матерь приезжала хоронить и то лишнего денька не побыла. Оставайся, отец, с поникшей головой… Как жить, как быть? Одному ли век коротать али на заботу дочери рассчитывать, ежели занеможется? Ладно, в силе еще. Уехала и молчит. Молчит и молчит. А я письмо за письмом, спрашиваю и спрашиваю. Ни ответа ни привета месяца четыре. Соседке весточку прислала, мол, не поможет ли отцу-вдовцу старушонку какую найти. А думаю, раз так! Пошел в Оксениху, уговорил сваху Анну… Теперь с молодой живу. На десять годов младше. Что будешь делать? Больше некого подобрать, все старухи поблизости одряхлели, с покойной Павлой тяжело сравнивать… С молодой живу. Вишь, бороду сбрил. Ты меня небось и не признал. Подумал, поди, не грабитель ли накачнулся…