Это верно: когда Терентий взял оба чемодана, Вася вспомнил давние рассказы деда о том, как раньше в волоках разбойники промышляли. Догадливый дед это почувствовал и начал объяснять, почему обличьем изменился, помолодеть пришлось так, что и родной внук не узнал. Убедился: парень все-таки признал в нем родственника, уверенно зашагал обочиной. Левой рукой отводил и придерживал сучья, плавно отпускал, всякий раз предупреждая внука: «Остерегись, Василий». Он требовал, чтобы внук не отставал, по сторонам не тыкался, самовольную тропу не искал.
Дорога, стиснутая разнолесьем и подступившим ольховым подростом, поворачивала то влево, то вправо, каждый поворот отмечая застойной зеленоватой канавой. На машине тут действительно не проскочишь, а конного ездока не стало вовсе: костромихский снабженец Порша и тот за хлебом, солью, консервами, водкой и прочими продовольственными товарами, как сказал дед, накатал однооской вдоль берега Межи свою колею.
— И недалеко вроде бы от многолюдья, а получается: у черта на кулижках живем. Кто ж теперь к нам дорогу станет прокладывать. Сначала тракторами, машинами избороздили, теперь налажать не хотят: пусть-де доживают и так, некуда старикам ездить. — Терентий объяснял, что такие деревни вроде бы никому не нужны. И старики остаются без дела, проживают на пенсии да родственников городских ждут на побывание. — Летом еще ничего, веселее. То грядки обихаживай, то траву коси да суши, то за ягодами или грибами ударяй. Так ведь это все побочное занятие. Поработать бы с пользой для обчества, а не только для себя. Так не сразу и подберешь дело-то. Ладно вот корзины плести наловчился. Сначала кадушки делал, тут на корзины перешел. Анна бранит, отдыхать приказывает, мол, хватит, поработал за свою жизнь, дали пенсию и будь доволен… Да-аа. Доволен, и сиди, значит… Ты, милок мой, — опять обращался Терентий к внуку, — тоже потерпи… Иного пути у нас нет. Взмокнет спина-то, тогда отдохнем. Через полчасика будет скамейка, посидим и остынем.
Внук глянул на часы — время засек. Точно через тридцать минут оказались они на бугорке возле установленной лесниками беседки. Огляделись и сели рядком. Тут, под крышей-шалашиком, было прохладно, уютно. Дед раскурил трубку, начал рассказывать, как прорубали просеку, как он ходил по этой просеке на работу в кузницу укрупненного колхоза и однажды под вечер встретился с медведем, а тот будто бы обрадовался встрече и с протянутой вперед лапой спешил поздоровкаться, но Терентий не решился «подать руку», потому что безоружный был. И не убежал, на дерево не полез, просто шагнул в сторону: медведь понял, что человек уступает дорогу, тоже не стал настырничать.
— Теперь случись такое — вроде бы струсил, — размышлял Терентий. — Осторожный, робкий будто бы стал, все думаешь, не обидеть бы кого… Помыкался по госпиталям, нагляделся на страдания и сам характером переменился, иной раз и надо бы животину какую шугнуть, а жалеешь. Человека обижать и совсем не позволительно.
Вася знал, что дед был на фронте шофером, водил изрешеченную полуторку, и хотел спросить, есть ли у него медали. Терентий будто предвидел вопрос:
— Повоевать-то мало пришлось. Полуторка на мину наскочила. И отвоевался. Без наград получилось. Одни отметины остались. Самому и людям хлопоты. Два года без малого по госпиталям. Дорого я обошелся. Ребята меня, можно сказать, безнадежного из окружения вынесли. С тех пор сколь живу…
Внук по рассказу деда отчетливо представил, как пробивались через болото молодые солдаты и тащили на волокуше полуживого грузного товарища. Он неподвижными глазами в узкую щелочку из-под бинтов смотрел на низкое небо, и казалось ему, что там, в облаках, гладкая асфальтированная дорога. Когда немецкий бомбардировщик перерезал эту воображаемую дорогу, Терентий беззвучно крикнул: «Воздух!» Очнувшись, он напугался тишины: лес напряженно молчал, будто затаился, совсем близко было — это чувствовалось по запаху — перестоялое ржаное поле. Оттуда полз, нарастал гул. Приближались фашистские танки… Солдаты пробивались из окружения и выносили раненых. Из пекла неравного боя вынесли всех. Когда Терентий очнулся, понял, что автомашина, взвизгивая и надрываясь, ползет по изрытому, опаленному полю…
Воспоминание деда изменило Васино настроение, он первым поднялся, взял чемодан. Теперь они шагали молча. Не стали отдыхать и на последнем перед Костромихой увале, хотя чистый и стройный сосняк на месте бывшей усадьбы заманивал прохладой, тишиной и запахом смолы. Терентий уже под горой окликнул внука, уверенно шагающего впереди, велел оглянуться на кедровник. Вася поставил чемодан, из-под руки смотрел на высоченные деревья.