Не уверен, почему завел такой разговор. Вероятно, цепкие воспоминания о внезапном отбытии Хана подточили мою уверенность в себе.
Терранин захохотал. Он смеялся не надо мной — думаю, к тому времени мы уже слишком хорошо узнали друг друга.
— Нет, думаю, тебе не стоит меняться, Шибан-хан, — заявил он. — Считаю, ты должен оставаться таким, какой ты есть. Безответственным и неорганизованным.
Он улыбнулся.
— Думаю, ты должен смеяться, когда убиваешь.
Я следовал его совету — смеялся, когда убивал. Позволял ледяному ветру трепать мои волосы, подставлял лицо каплям горячей крови. Я мчался далеко, во весь опор, вынуждая братьев догонять меня. Был подобен беркуту — охотничьему орлу, который, свободный от пут, взмывает ввысь у горизонта на воздушных течениях.
Вот кем мы были тогда, вот чем были мы все — минган Касурга, Братство Бури.
Наше название и звание — по нему мы отличали себя от других.
Между собой мы именовались Смеющимися убийцами.
Остальная Галактика пока еще не знала нас.
Но все изменилось. Вскоре после Чондакса мы с головой окунулись в дела Империума; нас втянули в войну, зарождение которой мы пропустили, о причинах которой мы ничего не ведали. Силы, что едва знали о нашем существовании, внезапно вспомнили о нас, и вопрос нашей верности оказался важным и для богов, и для смертных.
История этой войны еще не написана. Сейчас, когда я взираю на звезды и готовлюсь шагнуть в огонь, что мы обрушим на них, мне неведомо, куда заведет нас судьба. Возможно, происходящее станет величайшим из деяний нашей расы, ее последней проверкой перед вознесением к всеобщему господству.
Но, будучи честным с самим собой, я почти не верю в это. Мне кажется более верной мысль, что случилось нечто ужасное, что политика и стратегия долгоживущих мудрецов потерпели неудачу и надежды людей повисли над бездной на шелковой нити.
Если так, то мы будем драться до последнего, испытывая в битвах нашу отвагу, делая то, ради чего были созданы. В этом для меня нет радости. Я не стану смеяться, убивая тех, кого всегда любил как братьев. Нынешняя война будет иной. Она изменит нас — возможно, так, что сейчас мы даже не подозреваем об этом.
Сталкиваясь с настоящим, я нахожу некоторое успокоение в прошлом. Не забываю, как мы сражались прежде: бездумно, живо, самозабвенно. Из всех миров, где тяжко бился легион, я с наибольшей теплотой вспоминаю Чондакс. Никогда бы не смог возненавидеть эту планету, сколько бы крови нам ни пришлось пролить ради нее. Именно там я в последний раз охотился так, как привык от рождения, — неудержимо и свободно, будто сокол, пикирующий на добычу.
И, самое главное, ничто не сравнится с впечатлениями от решающего поединка. Если даже я увижу гибель всего сущего, разбитые стены Императорского Дворца и пожираемые огнем степи Чогориса, то все равно буду помнить, как сражался Хан. Его совершенство навеки замерло во времени, и ни единой злобной силе не изгнать того, что Каган совершил тогда, перед моими глазами, на последней вершине Белого Мира.
Если бы Есугэй был там со мной, он отыскал бы верные слова. Я вряд ли достаточно одарен для того, чтобы произносить речи, но, случись говорить, сказал бы так: было время, недолгое время, когда люди дерзнули бросить вызов небесам и облачиться в одеяния богов. Возможно, мы забрались слишком далеко, слишком быстро, и теперь наше высокомерие грозит погубить всех нас. Но мы рискнули, увидели главный приз и протянули к нему руку. В отдельные мгновения, крохотные осколки времени посреди безбрежной вечности, перед нами мелькали образы того, чем мы можем стать. Я видел один из них.
Поэтому мы были правы, пытаясь. Мы были вправе попробовать. Каган показал нам это, не столько тем, что говорил, сколько тем, что делал. И тем, чем он был.
Именно поэтому я не стану сожалеть о выбранном нами пути. Когда придет час, я выйду против омраченных небес, держа образ примарха перед мысленным взором, черпая из него силы, используя его, чтобы стать таким же смертоносным и непокорным, как Хан. И когда неизбежная смерть наконец явится за мной, я встречу ее, как полагается: с клинком в руках, сузившимися глазами и воинской клятвой на губах.
«За Императора, — скажу я, дразня судьбу. — За Хана».
Джон Френч
ЗМЕЙ
перевод Ю. Войтко
«И даже в том раю явился змей».