И звали его по другому, его имя походило на того Египетского фараона из раскопанной в середине двадцатого века пирамиды, Сахим. Никогда не мог запомнить это имя и называл его Беком по старой привычке, ещё в Питере был у нас один повар с таким именем.
Он говорил уже минут десять, про семью и Азербайджан, про безногую сестру, которой уже двадцать лет не посылал ничего из денег, про жену со скверным характером (я усмехнулся, а у тебя какой характер?).
— И когда я был молод, то весь мир был против меня, кроме стояка в штанах...
— Бек, да ё-моё, ты меня зачем сюда позвал вообще? - взбеленился я.
Он смотрел на меня, и улыбался. Я уже было вскочил, и направился к выходу, как тот схватил мою руку.
— Смотри, это я нашёл там, внизу, когда пошёл обшаривать контейнер.
Он приподнялся с кресла, выключил кипящий чайник и скинул тряпку со странного предмета, стоящего на столе. Это был аквариум, а внутри плавало нечто, напоминающее осьминога, только чёрного как смоль. При виде нас, спрут ожил, и стал биться о стекло аквариума. Благо сверху лежала крышка, придавленная кирпичами, иначе он точно перевернул бы аквариум. Тёмные немигающие глаза злобно смотрели на нас, а присоски на щупальцах постоянно менялись в размерах. Рот существа напоминал чёрную дыру, а вокруг неё в несколько рядов шли острые зубы.
Увидев такое, я невольно отпрянул назад.
— Что, что это такое, где ты это нашёл?
— Говорю же, внизу, в тот день шёл ливень, и часть подвала затопило, а дверь, которая всегда была накрепко закрыта, была нараспашку, и в луже валялось это. Я и подобрал. Так это, Дима, я зачем тебя позвал то, ты же мясо не ешь, а эта штука вроде морской гад, купишь?
При мысли о том, что бы съесть это, моё лицо скривилось в отвратительной гримасе. Бек был в своём репертуаре.
— Нет, спасибо. Так что же там за этой дверью? - не унимался я.
Он посмотрел на меня удивлёнными глазами, а потом достал из многочисленных карманов чётки, рухнул ниц прямо на грязный пол, и стал бормотать какую-то молитву. Мне это всё уже начинало порядком надоедать. Я постоял так минут пять, переминаясь с ноги на ногу, а потом схватил его за куртку, и поднял. Лицо его было испуганным, он совсем не улыбался, а раз за разом перебирал свои затёртые чётки.
— Что же там внизу? - опять спросил я.
— Там внизу тьма, - дрожащим голосом сказал он и опять упал на пол.
Эту сцену прервал истошный крик, я мигом выскочил из подсобки, и стал оглядываться по сторонам. Бек же перестал молиться, сел в кресло, налил себе чай и опять заулыбался.
На бетонном полу, усиленным железными плитками, лежала женщина, каска её слетела с головы, а под ней уже начала расплываться кровавая лужа. Несколько работяг подошли к ней и молча стояли рядом. Груз, которым её ударило, висел на оборванных частично стропах, нелепо болтаясь в воздухе. Бедная крановщица кричала и истово крестилась.
Не успел я подойти к месту происшествия, как из-за угла выскочили неизвестные мне ребята в белых касках и халатах, в руках у них были носилки. Они бодро положили их рядом с мёртвой женщиной, закинули её на них, словно мешок с картошкой, и бросились в неизвестном направлении.
— Эй, а ну стой! Куда это вы её потащили! - неистово кричал я.
Ребята даже не обернулись, а только ускорили шаг. Я побежал вслед за ними. Не пойми откуда выскочил Михаил, и закричал мне, что пора бы вернуться на работу, а не отлынивать. Я был настолько зол, что просто показал ему средний палец и пробежал мимо.
Неизвестные пару раз едва не скрылись из виду, но я старался не отставать от них, и уже практически догнал, хоть и сам уже изрядно выдохся. Курение явно шло мне не пользу.
Белые каски перебежали через железнодорожную линию, и скрылись из виду. Я остановился посреди цеха, и стал искать их в толпе работяг.
— Да куда же вы делись, сволочи!
Где-то хлопнула железная дверь. За пожелтевшим от времени зданием вниз вела бетонная лестница, вход перекрывала металлическая цепь. Посмотрев по сторонам, я перепрыгнул через неё и спустился вниз по пыльным ступеням. Ржавая дверь со скрипом поддалась, и открыла вход в ранее неизвестное мне помещение. В лицо мне ударил резкий запах тепла и сырости, глаза неприятно резали от света промасленных лампочек, которые светили здесь ещё при живом Сталине.