Как и все прадорские дредноуты, только-только построенный, корабль Свёрла являл собой неделимую технологию. Он, точно слои брони, окутывал отца-капитана, и либо выживал, либо погибал вместе с ним. Однако Свёрл отметил практичность подхода, применявшегося в военное время на некоторых государственных кораблях: разбивали их на ряд отдельных компонентов и пускали их разными путями. Данный вариант порой делал звездолет непригодным, зато государственные силы могли извлекать сохранившиеся компоненты и собирать из них целый корабль – или отправлять служить частью другого судна. Свёрл оценил идею и применил ее к собственному дредноуту. И первой же проблемой, с которой он столкнулся, оказалась обшивка из редкого сплава, объединяющая все остальное. Необходимость резать ее делала звездолет слабее – и слабость эта аукнулась сейчас в бою с Цворном. Он наметил линии раздела, щедро разбросав по ним плоскостную взрывчатку, поля сдвига, жесткие силовые поля и ракетные двигатели для обеспечения тяговой мощности. Он распределил и источники энергии и в итоге действительно разделил свой корабль на восемь секторов. Во всех располагались жилые помещения, трюмы, кладовые с припасами, оружие и прочие необходимые вещи. В одном из секторов находился термоядерный двигатель, в другом – У-пространственный, а еще именно в этом секторе размещалось святилище Свёрла.
Свёрл запустил автоматическую подготовку к разделу, подведя энергию к рассредоточенным аккумуляторным электростанциям и выстроив в определенной последовательности системные команды. Все это заняло меньше секунды, ведь никакой материальной подготовки не требовалось – кораблю оставалось л ишь закрыть и герметизировать переборочные двери. Когда он выйдет из У-пространства, плоскостная взрывчатка и поля сдвига перережут физические соединения. Силовые поля будут готовы развести сектора, ракеты выведут их на курсы, направляя к астрономическим объектам системы, где расположился Цех 101.
«Что ж, а теперь…»
Свёрл повернулся и двинулся к двери святилища. Две ее половинки откатились, скрывшись в стенах, но прадор мешкал, думая о том, что, хотя он часто открывал и закрывал эти двери, впуская и выпуская других, прошло очень много лет с тех пор, как сам он переступал порог кабинета. Он стоял, глядя в коридор, подробнейшим образом анализируя свою реакцию. А проанализировав, понял, что никакого анализа не требовалось – он просто стал немного агорафобом и просто боялся.
– Нужно было больше гулять, – сказал он на человеческом языке и шагнул в коридор.
Через несколько минут он добрался до широкой гравишахты; на прадорских кораблях такие никогда даже не проектировались. Радужные гравитационные поля пронесли Свёрла по кораблю, высадив наконец через люк трюма в устланный гравипластинами коридор. Приземлившись с громким стуком, он услышал позади визг и паническое бульканье и, обернувшись, увидел пару вторинцев, которых только что чуть не раздавил. Они в замешательстве попятились, но, когда переносимые воздухом феромоны достигли их в полном объеме, прадоры замерли.
– Отец? – проклацал один из них.
– Конечно, – ответил он.
Все дети знали об изменениях, которым он подвергся, но немногие видели его живьем. И, естественно, за несколько последних десятков лет мало кому из вторинцев доводилось встречаться с отцом лицом к лицу.
– Можно пройти?
Вторинцы, прижимаясь к стене, проскользнули мимо и направились в сторону трюма, где стоял истребитель Спира. Вздохнув, Свёрл двинулся за ними, попав прямиком в организованный хаос.
Люди – «моллюски» прибывали – на гравивозках, поскольку гравитация уже включилась, в сотнях ящиков размером с гроб каждый. Если бы один контейнер вмещал только одного «моллюска», то не хватило бы ни контейнеров, ни места для них в истребителе. Тем не менее в каждый ящик втиснули по три-четыре «моллюска», смерзшихся, точно куски мяса. Всем им ввели специальные антифризы и консерваторы клеток, так что даже при температуре лишь на десять градусов выше абсолютного нуля их тела будут гибкими. Потом их разделят и поместят – каждого индивидуально – в то устройство, которое потребуется для их оживления.