После такого неудачного начала генерал-капитан Андалусии Хуан Хавьер Кастаньос-Арагорр-Урьёсте-и-Олавиде де Солано, маркиз дель Серральво, уже не жаждал отправляться дальше, в неизвестные земли. Но припасы, приготовленные для армии на Эспаньоле, таяли. Приобретать же новые было затруднительно, из-за отсутствия финансовых спонсоров. Все продукты непомерно вздорожали, при таких исключительных обстоятельствах за все нужно было платить втридорога.
Неслышно возникший за спиной лакей, сообщил маркизу, что к нему на прием прибыл посетитель. Франсиско Писарро-и-Гонсалес, незаконнорожденный неграмотный свинопас и троюродный брат покойного Кортеса. Маркиз скривился, с такими людьми при дворе, он не привык иметь дело, но приходилось, скрепя сердце, выслушивать местного солдатского авторитета. В конце концов, как говорят враги французы: "на войне – как на войне!"
– Проси – бросил лакею, маркиз, скривив свои толстые губы в презрительной усмешке.
Отец Писарро, Гонсало Писарро Родригес де Агилар, офицер испанских королевских войск, так никогда и не признал этого бастарда Франсиско своим сыном, даже незаконнорожденным. Никакого образования вообще, (не говоря уже о приличном), этот Писарро так и не получил.
Вскоре в зал вошел Писарро, полевой командир, зарекомендовавший себя в Новом Свете человеком несравненной выдержки и прекрасным военачальником, ярким лидером, стойким в тяжелых обстоятельствах и физически сильным; кроме того, он умел поддерживать дружеские отношения со своими людьми и пользовался у них бешенной популярностью. Франциско не умел ни читать, ни писать, а его мастерство как наездника (в отличии от маркиза) было весьма скромным, поскольку он не имел с малолетства дела с лошадьми. Солдаты называли его: "Добрый товарищ, без всякого намека на тщеславие или напыщенность".
Всего этого было вполне достаточно для лидерства, так как здесь, за океаном, испанские солдаты и искатели приключений платили за бездарность своих руководителей самую высокую цену – свою жизнь. В 1509 году в экспедиции Никуэзы и Охеды отправившейся на завоевание Панамы было 1250 человек, это была очень большая армия для Нового Света. Из них в скором времени в живых осталось лишь две сотни, под руководством двух выходцев из Эстремадуры: Бальбоа и Писарро. Тамошние индейцы были полные дикари, причем весьма своеобразные. Бальбоа, который после блужданий по джунглям Панамы открыл Тихий океан, обнаружил, что гомосексуализм очень распространён среди вождей в Куарагуа. Когда он узнал, что брат тамошнего туземного вождя и друзья брата облачаются в женские наряды и "входят друг к другу через заднюю дверь", он бросил сорок этих человек на съедение своим свирепым псам. Американцы, сотни лет прошло, а ничего так и не изменилось!
Теперь же Бальбоа был обвинен в мятеже и казнен, и оставался один Писарро. Он также был отстранен от руководства, присланным из Испании новым губернатором, добившимся этой должности на вновь завоеванных землях, при помощи своих обширных связей при дворе, Педро Ариасом де Авилой. Горячий нрав искателей приключений, жара и изоляция, все сказывалось, маленький пограничный форт был слишком тесен для двоих медведей в одной берлоге.
В своих привычках Франциско был весьма старомоден и практически никогда не расставался с тем нарядом, какой носил во времена своей бурной юности: длинный черный плащ до земли, уже порядком выцветший, белые растоптанные сапоги из оленьей кожи и белая же шапка, которая знавала лучшие времена; свой меч и кинжал Писарро тоже носил так, как было принято в старину в Испании.
Несмотря на все перечисленные добрые качества, Писарро, как и большинство конкистадоров, был всегда готов проявлять лютую жестокость к своим врагам, а также безжалостно убивать индейцев, чтобы достичь психологического превосходства, компенсируя тем самым недостаток в численности своих людей. Его вероломство и крайняя жестокость поражали даже самих испанцев. Франциско было уже под пятьдесят, начинал он еще солдатом в Италии, а в Новом Свете провел уже 11 лет, и за все эти годы тягот и сражений он получил, в качестве вознаграждения, лишь участок бедной нездоровой земли на болоте близ Панамы и полсотни индейцев, чтобы его обрабатывать.