— Смотрите, смотрите! — вскричал он после часовой работы. — Кожа краснеет и становится влажной.
— Вот это было бы чудесно! Мы безутешно испробовали все, чтобы вызвать испарину.
— Вы не сделали того, что было нужно; яду нужно противопоставить другой яд.
— В самом деле, влага смягчила кожу, — сказал доктор, вне себя от удивления, трогая руку больного.
— Ну, так, раз ты не считаешь меня больше сумасшедшим, потри в свою очередь, у меня нет больше сил. Полегче теперь и не так скоро.
Доктор повиновался и занял место Сата-Нанды, который дал ему горсть листьев.
Тогда факир спросил чашу и налил в нее содержимое одного из своих пузырьков, потом несколько капель из другого, отмеряя в высшей степени аккуратно.
— Это тоже яд, — сказал он.
— Но больной не в состоянии что-либо принять; он со вчерашнего дня отказывается от всякого питься.
— Это он выпьет.
Сата-Нанда подошел к маркизу и устремил на него пристальный взгляд.
— Выпей это, сын мой, так я хочу! — сказал он повелительным голосом.
Не открывая глаз, Бюсси сделал усилие, чтобы поднять голову.
Факир медленно влил ему всю чашу.
— Нy, о чем же ты задумался? — спросил он доктора, который немного боязливо смотрел на него.
— Разве ты волшебник?
— Может быть! А ты разве боишься волшебников? Иди, растирай, или, если ты устал, уступи место другому.
Доктор принялся тереть, между тем как Сата-Нанда слегка дул на лоб больного.
Последний вдруг открыл глаза и вскочил с раздраженным видом, крича:
— Что, вы хотите кожу что ли содрать с меня живого?
— Он чувствует боль, он спасен! — вскричал факир и принялся выкидывать самые невероятные штуки.
Бюсси смотрел на него с невыразимым изумлением, не выказывая между тем страха. Потом он снова опустился с усталым видом, но с гибкостью живого тела.
— Принесите мне все, что у вас есть шерстяного, — сказал факир, снова став серьезным.
Он тщательно укутал молодого человека и приказал ему спать.
— Отдыхай долго и хорошо! После этого я отвечаю за тебя.
Бюсси закрыл глаза и, пролежав столько дней растянувшись на спине, он впервые повернулся на бок, чтобы заснуть.
Хотя радость тех, которые только что готовы были придти в отчаяние, не выражалась ничем особенным, она не была от того менее сильной.
— Ну так, если вы довольны, дайте мне поесть, — сказал факир, садясь на пол и уткнув подбородок между колен. — Вот уже три дня, как я скачу без всякой пищи, кроме нескольких фиников, которые я сорвал на лету, проезжая под деревьями.
Наик побежал готовить обед. Доктор сел рядом с Сата-Нандой.
— Велик Аллах! — сказал он. — То, что я видел сейчас, привело меня в восторг. Продай мне твой секрет, я тебе дам какую угодно цену.
— Продать его тебе! Зачем? Я тебе охотно передам его и объясню, каким образом яд, который я поборол, действует только на нервы и очень похож в своих проявлениях на бешенство. Но обо всем этом поговорим после, когда я поем и высплюсь.
— Я преклоняюсь перед твоей наукой и твоим великодушием, — сказал доктор, — ты в самом деле — сверхчеловек.
Гроза прошла, только море ревело еще. Все, измученные усталостью, быстро заснули, кроме Наика, который, сидя на корточках в ногах постели, смотрел с немой радостью на своего господина, спавшего почти спокойным сном.
Факир проснулся с наступлением дня, потянулся своими длинными, как у саранчи, членами и поднял одну занавеску, чтобы пропустить дневной свет. Тогда он увидел распроставшегося у сада верблюда, на котором приехал, с вытянутыми ногами и шеей и стеклянным взором.
— Бедное животное! — пробормотал факир. — Я принес тебя в жертву, но твоя жизнь спасла человека.
Он подошел к маркизу, который продолжал спать, и в волнении смотрел на него.
— Такого молодого, здорового, сильного унесла бы смерть, если бы я вовремя не вспомнил о нем! — сказал факир вполголоса. — Еще несколько часов забвения, и все было бы кончено, и горе мое было бы глубоко. Почему? Я не знаю. Какие чары притягивают меня к нему? Почему среди тех, которых я встречаю в своем уединении, он самый любимый. Разве только потому, что он обладает волшебной троицей — совместным равновесием сердца, ума и тела; потому что он добр, умен и прекрасен? Все равно; я сегодня возвратил ему жизнь, и мне кажется, что он мой сын.
Он склонился к молодому человеку, осторожно откинул волосы и поцеловал его в лоб.
Бюсси открыл глаза и долго смотрел на факира; потом слабая улыбка разжала его губы.
— Узнаешь ли ты меня? — спросил Сата-Нанда.