Насер захрипел, секунду оставался неподвижным, потом зашатался с открытым ртом и блуждающим взором; наконец темная масса его туловища, в пурпурных и золотых одеждах, согнулась и покатилась вниз со слона.
Его стража, пораженная ужасом, слабо пыталась отомстить за него. Набоб приказал отрубить голову побежденному.
Затем он побежал освободить Музафера, которого торжественно провозгласил субобом Декана и поднес ему еще трепещущую голову его дяди как залог власти, которую с этих пор никто не будет оспаривать.
Прежде всего Музафер возблагодарил Аллаха, повелителя судеб, обнял набоба, потом приказал насадить голову Насер-Синга на шест.
Теперь он занял место на великолепно убранном слоне, с которого скатился в прах его враг; и его повели через всю армию в сопровождении кровавого трофея.
Его приветствовали со всех сторон. На его пути бросали оружие, потрясали знаменами; и субоб, восстановленный в своем достоинстве, под тенью царского зонтика, который раскрыли над его головой, принимал с невозмутимым видом все эти почести.
Бюсси поехал навстречу царю, чтобы поздравить его. Вдруг среди индусской армии водворилась полная тишина, и все выстроились в две шеренги на пути молодого француза. Все толкались, приподнимались, чтобы увидеть победителя Женжи, почти сказочного героя, о котором столько говорили.
Он был очень бледен, ранен, едва держался в седле, но так величествен в своем темном мундире, с гордой и важной осанкой, с блеском лихорадочной битвы, который еще сохранился в его глазах, что в толпе пробежал восторженный шепот. И царь, охваченный внезапным волнением, сошел со своего слона и бросился к ногам представителя Франции.
— Ах! — вскричал он со слезами на глазах. — Тебе одному я обязан всем; я этого никогда не забуду, клянусь тебе!
Глава XXI
ДЮПЛЭ-БАГАДУР ЗАФЕР-СИНГ
В Пондишери большой праздник. Музафер, по внушению Бюсси, пожелал, чтобы торжество его коронования происходило во французском городе. И Дюплэ приложил все свое старание, чтобы сделать достопамятным великолепие этого дня.
С утра с высот крепости гремели пушки; с рейда им отвечали разукрашенные флагами корабли. Церковные колокола весело перезванивали; везде служили молебны; а с высоты минаретов муэдзин звонким голосом выкрикивал на все четыре стороны эззам, призывающий к молитве.
Все население города и окрестных деревень с раннего утра запрудило улицы; богатый и бедный — каждый старался явиться в своем лучшем наряде.
Войска Амбура и Женжи стояли шпалерами на всем протяжении царского шествия, оставив свободный проход посредине; об их непоколебимые ряды разбивалась шумная и блестящая толпа любопытных.
На земле, вдоль свободной дороги, были разостланы персидские ковры, тонкие узоры которых соперничали в изяществе с живыми цветами, разбросанными по ним. На узких улицах от дома к дому были перекинуты гирлянды, а вдоль бульваров стволы деревьев были закутаны шелковыми тканями; в ветвях развевались ленточки и гнездились все умевшие лазить.
Так как лагерь субоба был расположен на зеленых берегах Арианкопана, то въезд Музафера должен был совершиться через ворота Королевы.
Все взоры обратились в одну сторону, все шеи вытянулись; и ожидание уже начинало надоедать, когда наконец появились герольды верхом и затрубили в длинные трубы с пурпурными запонами, украшенными золотой бахромой.
За ними показались мусульманские войска; они долго шли, гремя оружием и сверкая сталью. Затем ехали маратские всадники, гарцуя на своих конях, удила которых, украшенные бирюзой, были покрыты пеной. Наконец двинулась артиллерия; пушки везли верблюды; «гараулы» сопровождали ее с обнаженной тяжелой, длинной шпагой на плече.
Оркестр из цимбал, там-тамов, рожков и труб выл и гудел, предшествуя «альфаразу», который ехал на слоне. Он высоко и прямо держал обеими руками древко огромного знамени из золотой ткани. В тяжелых складках материи виднелись или, скорее, угадывались следующие слова, вышитые жемчугом: «Ля галеб илла Аллах. — Нет другого победителя, кроме Аллаха». Знамя окружила избранная стража, которая обязана была защищать его во время войны.
Затем следовали два представителя верховных привилегий: заведующий сиккой — изображением, вырезываемым на монетах, и хранитель сираса — права, которое имеет только монарх, изображать свое имя на тканях своей одежды.
За ними, на лошадях, покрытых черными попонами, отделанными золотом, ехали большой и малый носители чернильницы, в сопровождении писцов крупного и мелкого письма.