— Ты ничего не сделал, — ответила, улыбаясь, Лила. — Дружба так же необъяснима, как и любовь; и я не нуждаюсь в награде, так как видеть тебя счастливым доставляет мне удовольствие. Но скажи мне, отчего ты не говоришь о единственной вещи, которая наполняет твои думы?
— Я жду, пока ты разрешишь мне.
— А я медлила, чтобы сохранить свою власть. В отсутствие солнца и звезда, в которой оно отражается, кажется прекрасной; но когда является само светило, ее даже не замечают. Так и ты не захочешь оставаться со мной, когда я скажу тебе то, о чем умалчивала до сих пор.
— Что же это такое? — спросил он, и глаза его загорелись надеждой.
— То, что царица находится в нескольких шагах отсюда и разрешает тебе увидеть ее на минуту.
— Она согласилась! Ах, это первая милость, которую она оказывает мне без принуждения.
— Ах, как ты пугаешь меня своей внезапной бледностью! Можно подумать, что жизнь оставляет тебя, — вскричала Лила, невольно хватая молодого человека за руку.
— Видишь ли, мне придется умереть от этой любви: так сильны ее радости и огорчения. Но сегодня она даст мне жизнь. Веди меня к ней, умоляю тебя.
Оставшись одна, Урваси испугалась охватившего ее волнения, которого она никак не могла победить. Рой мыслей толпился в ее голове: в ее воображении быстро промелькнула вся ее жизнь, наполненная исключительно этим человеком со времени охоты, когда она чуть было не погибла. Ненависть, презрение, убийственные намерения, тревога — он, всегда он был их предметом.
— К чему пытаться обманывать себя? — говорила она сама себе. — Я погибла, в этом нет никакого сомнения. Осквернение проникло в мою душу, больше нет средства, и он знает это; он знает тайну, которую я заглушаю в своем сердце и которой он никогда не должен бы знать. Ах! Зачем непреоборимое безумие бросило меня в его объятия тогда, когда я думала, что он умрет? А он живет, он здесь! Я позволила ему увидеть меня. Но он угадает, что я так же жажду, как и стыжусь этого поцелуя, который жжет меня днем и ночью. Нет, это невозможно: я не хочу, чтобы он видел меня!
Она поднялась, чтобы убежать, и сделала несколько шагов бегом; но ветви раздвинулись перед ней — и молодой человек появился так близко, что она могла бы задеть его.
Она чуть не вскрикнула и немного отступила назад, полная удивления, что на нее вдруг нашло спокойствие и ей стало так хорошо; странная сладость сменила волнение.
Неподвижный, затаив дыхание, он любовался ею в страстном упоении, с ненасытным счастьем.
Она была смущена этим безмолвным созерцанием и хотела удержать свое покрывало, до того тонкое, что оно колебалось, несмотря на отсутствие ветра, и временами закрывало ей лицо. Покоившийся на ней магнетический взгляд неотразимо притягивал к себе ее взоры. Она не была больше в состоянии бороться и, быстро решившись, подняла голову с вызывающим взглядом.
«Посмотрим, — думала она, — опустятся ли его неподвижные зрачки перед моими?»
Но встретив голубой луч его взгляда, она почувствовала себя очарованной: ее как бы пронзила острая стрела, от которой, как от копья, пропитанного ядом, у нее загорелся огонь в крови.
То, что она читала в этом взгляде, прикованном к ней, так подавляло ее, что она не замечала, как бежало время. Несмотря на трепетный восторг, в котором он топил свое пламя, это не был взгляд раба: в нем был властный блеск, могущественное господство, которые раздражали и в то же время привлекали и очаровывали царицу. Она чувствовала, что, поклоняясь ей, этот человек в то же время сумеет защитить ее: что слившись с этим сердцем, она будет сильнее, более царицей, но в то же время над ней будет господин. И она боролась с очарованием, которые вызывала в ней эта мысль; она пыталась возмущаться, защищаясь от нее, как стеной, всеми препятствиями, которые отделяли ее от варвара.
Но их взгляды смеялись над невозможным; преодолевая все преграды, они сливались в чудном объятии.
Молодой человек даже не пытался добиться хоть одного слова. Что она могла бы сказать ему? Слова, укрыватели мысли, может быть, уничтожили бы то, в чем так страстно признавались глаза; и он хотел сохранить воспоминание об этом ослеплении без малейшей тени.
Она умоляющим жестом отстраняла его; и не будучи в состоянии прервать ток его взгляда, она закрыла глаза рукой.
Тогда он убежал, прижимая к губам сорванный им цветок, а царица, шатаясь, медленно отступала, ища опоры; дойдя до статуи бога Любви, она прислонилась к ней, запрокинув голову.