— Я не знаю, что делать, — говорила мама, а потом снова: — Не знаю, что делать. Не знаю. Незнаюнезнаюнезнаю…
Она сидела за кухонным столом, обхватив голову руками, и выглядела совсем девочкой.
— Да не было ничего! — закричала Васька. — Говорю же тебе — ничего такого не было!
— Не ори на меня!
— Я не ору!
— Ага. Так же не орёшь, как Мирославу не душила. Что, у Борисы Ларисовны тоже галлюцинации?
Мама была сильно расстроена, раз назвала Славку Мирославой. Васька даже не сразу поняла, о ком это. Зато переделать их классную в Ларису Борисовну всё равно не получилось. Тут никакого расстройства не хватит. Язык сам обратно перекладывает. Особенно, когда делать этого совсем нельзя. Например, когда тебя ругают перед всем классом. И надо каяться и, повесив голову, мямлить: «Я больше так не буду, Бори… ой… Лари…» И все уже сдавленно хихикают. А Бориса Ларисовна окончательно выходит из себя и говорит: «Я с вами как со взрослыми людьми, а тут детский сад какой-то!»
— Борисы Ларисовны там вообще не было! Ей Славка наплела. А она всё врёт.
— Там ещё другие ребята были. Стёпа Кузнецов…
— Да они все Славкины фанаты! Рабы! Она им свой сенсорный покажет — и они идут за ней, как зомби! Вот если бы у меня…
Мама заткнула уши. Не очень-то вежливо, честно говоря. Васька уже хотела крикнуть ей об этом, а потом громко хлопнуть дверью. Но тут зазвонил телефон. Мама взглянула на экран, застонала и протянула телефон Ваське:
— На, расскажи ему сама, что Славка всё придумала…
— Совсем что ли? — Васька ломанулась из кухни, больно стукнулась коленкой о стиральную машинку, а потом ещё в коридоре плечом об косяк.
Вот у Славки в квартире много места. Если бы у них с мамой была такая квартира, Васька не ходила бы всё время в синяках.
Антон потребовал «очную ставку».
— Насмотрелся сериалов про американское правосудие, — сквозь зубы пробормотала мама, когда они с Васькой шли в Парк трёхсотлетия, где у них была назначена встреча.
Васька не поняла, о чём это, но расспрашивать не решилась. По маминому лицу было ясно, что ей сейчас не до сериалов.
Неожиданно мама притормозила у хлебного ларька и купила заварное пирожное. С чего это вдруг? Сама она сладкого вообще не ест. Может, Славку задобрить? Или Антона? Ну, Антону-то таких целую коробку надо. А Славка больше любит сосиски в тесте. Она после школы всегда их покупает в этом ларьке. Сначала одну. Потом царственно вздыхает, закатывает глаза и берёт вторую — Ваське. Хотя та никогда не просит. И вообще предпочла бы заварное пирожное.
Мама сунула пакет с пирожным Ваське.
— На, взбодрись. Сейчас всем будет очень хреново.
— Такие слова нельзя говорить. Забыла?
— Угу. Спасибо, что напомнила.
И всё. Васька представила, что было бы, если бы она сейчас шла с папой. Он бы после такого всю оставшуюся дорогу её ругал. И что она хамит, и что яйца курицу, и что она, вообще, себе позволяет? Правда, с ним она бы и не позволила. А что сказал бы папа про историю со Славкой — даже думать страшно. Наверное, он бы уже не говорил, а кричал. А может, и всё остальное…
Васька поскорее вытащила пирожное и откусила столько, сколько поместилось во рту. На дереве, от которого после подстригания остался один ствол, сидела галка и, задрав хвост, гадила прямо на объявление о спутниковых антеннах, прикрученное к обрубку ржавой проволокой.
Парк трёхсотлетия открыли прошлым летом, когда их городу исполнялось триста лет. Нормальные деревья тут вырастут, наверное, ещё лет через триста. Пока же из земли торчали дохлые прутики, часто даже ниже табличек, где золотыми буквами указывалось их название и фамилия богатого человека, который этот прутик городу подарил.
Славка с родителями была уже на месте. Хотя Васька с мамой, вроде бы, старались не опоздать. Сквозь серую ограду издалека светился разноцветный шарфик Славки и ярко накрашенные губы Тани, Славкиной мамы. Антон, размахивая руками, говорил по телефону.
Васька с мамой подошли и встали напротив Славки и Тани. Антон отключился и тоже вступил в круг. Парк продувался насквозь холодным ветром с реки. Васька, которая, несмотря на уговоры, не надела свитер, начала стучать зубами. Мама тут же принялась разматывать свой длиннющий вязанный шарф, но Васька буркнула: «Мне жарко!» — и на всякий случай отодвинулась подальше.