Это был удивительный день.
Иногда Ирке казалось, что она с пестрым марблом в кулаке сама в шарик превратилась, только в воздушный, на веревочке, так легко и весело стало в школе взмывать по лестницам, летать по коридорам.
И на уроках все получалось, вспоминалось, решалось. Как будто она не обычный марбл, а смелость свою нашла и свою силу. Даже голос звонче стал и взгляд увереннее.
И школа как будто не серая, и погода не мрачная, и учителя не злые.
И мысли в голове ясные, солнечные, как весной.
Как будто ты не в пятом классе, а в девятом или даже в одиннадцатом.
А потом…
А потом ее толкнул Лешка Попов.
Не прошел мимо, заметил, что она чем-то любуется и стал приставать. Сначала с обидными словами: «А что у дурочки в кулачке? Петрова — глупая корова, покажи!» А потом разозлился и толкнул. Толкнул зло, обидно, с подножкой.
Ирка растянулась весь рост, пальцы разжались, и круглый стеклянный шарик покатился к лестнице.
— О, мячик! — и Лешка с хохотом его пнул.
Время на минуту встало, и как в замедленном кино Ирка смотрела, как марбл подскочил на бетонной ступеньке, потом еще на одной, треснул и разлетелся на миллион осколков.
Ирка замерла. Оцепенела, забыла, как дышать, а только вдыхала и вдыхала воздух. А потом расплакалась. Прямо сидя на полу. Горько, надрывно, безутешно. Как маленькая. Весь класс возле нее столпился. В школе как будто тише стало.
И вот тогда подошел Максим. Подал руку: «Вставай, не надо плакать. Этот Попов у меня получит!»
И руку не отпустил, а сказал: «Ты в кино ходишь?» Ирка, всхипывая, встала.
В руке вместо прохладного стеклянного шарика была ладонь Максима. Крепкая и теплая.
А в груди что-то горело и распускалось. И опять хотелось летать и смеяться.
На улице заметала метель.
Заплаканная десятиклассница Ленка Дронова выскочила на школьное крыльцо и споткнулась обо что-то гладкое. Нагнулась и подняла стеклянный шарик. Детский шарик марбл — круглый, тяжелый, прохладный. Она смахнула с шарика снежинки и заглянула в глубь его переливчатой вселенной.
Светлана Андреева. Литература
Днем надо спать, а то ночь пройдет бездарно.
Никак не налажу режим. Работа сбивает все циркадные ритмы.
Трудно красить губы, когда не отражаешься в зеркале.
Пригладить волосы — дело минуты.
Дресс-код: юбка-карандаш, три расстегнутых пуговицы на блузке. Ладно, две, все же школа не самое лучшее место для демонстрации декольте.
Сменная обувь красивая и удобная — шесть уроков на ногах.
Скоро звонок, а надо еще дематериализоваться и материализоваться вновь.
Учительская, столы, запах кофе. Коллеги разной степени помятости. Первый урок, темнота за окном.
— Светлана Юрьевна, вы так неожиданно возникаете — я опять не слышала, как вы вошли.
Улыбаюсь.
Звонок ввинчивается в мозг.
Разговоры прерываются. Лица каменеют, стулья отодвигаются, двери хлопают.
Закусываю губу. Шагаю в пропасть.
8 класс. Уже не дети, еще не взрослые.
Первый этап развития. Первый шаг в бездну.
Встают. Тянутся. Падают на парты.
Сегодня Пушкин «Я помню чудное мгновенье».
Разбиваемся на пары.
Я, как кукольник, наматываю нитки на пальцы. От Иванова к Соколовой, от Смирновой к Гвоздеву, от Кирсанова к Лыковой.
Спутанные невидимой липкой паутиной зародышевых еще отношений, которые, как им кажется, никто не замечает, они, бледнея и краснея, плетут канву урока, проговаривая друг другу в лицо — передо мной явилась ты…гений чистой красоты.
Переплетаются влажные от волнения пальцы, опускаются глаза.
Разряжаю неловкость сменой темы.
Это все останется в нас.
Дирижирую классом, тасую колоду — мальчики против девочек.
Застенчивые против смелых.
Чуть приподнимаю робких и чуть гашу самонадеянных.
Школьный метроном отсчитывает минуты музыки урока.
Вы, одетые в школьную форму и вы, нарушители школьного устава — совершенно обнажены передо мной.
Я вижу ваши взгляды, я читаю ваши мысли.
Мои оценки не стоят ничего, ваши чувства стоят для меня все.
Это мой хлеб, это мое вино. Это моя жизнь.
В программе зарубежной литературы Ромео и Джульетта.