Это потому, что Луны больше не будет. Все станет другим, уже начинает становиться — хуже, труднее, тяжелее. Невыносимее.
Он не выносил себя до того дня, как она подсела к нему в школьном автобусе.
— Ты не против? — было видно, что спрашивает она только из вежливости.
Он пожал плечами, давая понять, что ему все равно — решил, что она одна из подружек Софи и сейчас начнется очередной акт представления «Твоя девушка попала в беду, а ты сидишь тут не в курсе».
Такое уже было. То к Софи приставал какой-нибудь чувак двумя классами старше (трагичным шепотом сообщалось, что еще чуть-чуть бы и… — тут закатывались глаза), то ее пытались ограбить: отобрать телефон и все наличные — десять или двадцать фунтов, больше у нее и не бывало, то еще что-нибудь.
Он велся пару раз. Рвался разобраться с Алексом или Дани, но Софи, рыдая, повисала на нем, умоляла не вляпываться в неприятности. Потом он видел, что она как ни в чем ни бывало болтала с ними на перемене, смеясь и кокетничая, и становилось понятно, что она все выдумала.
И что неудавшаяся попытка ограбления — точно такая же ее выдумка, он тоже быстро понял. Если на-то пошло, единственными грабителями в их маленьком городе была его прошлая компания, любимой забавой которой было вынести, не заплатив, ящик пива из магазина на углу. Хозяин магазина, пожилой индус Манохара, даже не дергался — через час кто-нибудь из них возвращался, чтобы оставить на кассе пятерку.
Но Луна больше ничего не сказала. Слушала, что-то в своем телефоне и весь час дороги черкала карандашом в тетради, наверное, доделывала домашнее задание. От ее молчания, от шуршания грифеля по бумаге, ему неожиданно стало спокойно. Он не понял сразу или не заметил, просто мысли в голове, снующие обычно гиперактивными хорьками, вдруг замедлились и расползлись по своим норам спать, а не мучать его. Похожее случалось, когда Джек ездил в машине с мамой. Она начинала что-то рассказывать ему, ее голос становился еще мягче, чем обычно, интонации тоже менялись, и он, погружаясь в транс, переставал различать отдельные слова. Злобные хорьки в его голове тоже успокаивались хотя бы ненадолго.
— Может, поедем обратно вместе? — он не собирался задавать этот вопрос, но рот открылся сам.
— Конечно. Меня Луна зовут, а ты, я знаю, Джек.
Ему совсем не было важно, откуда.
— Почему я раньше тебя не видел? — спрашивал он ее потом миллион, наверное, раз.
— Потому что в нашей школе учится тысяча триста человек, — отвечала она всегда одно и то же, — Одетых в одинаковую школьную форму. Тут себя-то не сразу увидишь, не то что кого-то еще.
Белые рубашки, серые свитера с красным лого школы, серо-красные галстуки, отличающиеся цветом одной из тонких полосок в зависимости от «дома», к которому относился класс. У Луны была желтая полоска на галстуке, у Софи зеленая, у него самого — синяя. Он не видел ничего неудобного этой форме, привык с пяти-то лет. Даже белые носки в сочетании с черными брюками и ботинками — символ протеста против школьных правил — игнорировал. Другие пусть носят, а ему и так хорошо. Но Луна прям бесилась, срывала первым делом и с него, и с себя галстуки, как только они выходили из здания школы.
— К черту эти удавки! — ругалась она, засовывая их в рюкзак, и они шли к реке.
В один из вечеров, когда они сидели на берегу, запивая холодным чаем магазинные бутерброды с курицей, Джек рассказал ей о Софи. Его словно прорвало, но не как плотину, а как зудящую болячку, которая внутри уже налилась до краев гноем, и надо дернуть за коросту — больно, очень больно, но необходимо вычистить там все, чтобы начало уже заживать.
Луна не перебивала его, слушала внимательно, и про постоянные выдумки, и про истерики, и про отчуждение, которым Софи изводила его, если ей вдруг казалось, что он ответил не слишком быстро.
— Большего всего ей нравилось, чтобы я метнулся в Макдональдс, набрал там еды, и привез к ее дому. Зайти мне было нельзя, из-за родителей. Я оставлял все в кустах, и шел на остановку, ждать ее. Однажды просидел там почти шесть часов, а она так и не пришла. Знаешь, сколько раз такое было?
— Знаю, — она смотрела на воду, — Но ты не виноват.
Горячая, щиплющая жидкость поднялась к его горлу, словно до этого он глотнул бензина.