Ну, и говорю я брату, отдавай уже зайца Толянычу, чего тянуть-то кота за хвост, вечереть скоро начнёт. Отдал он ему зайца, тот крепко взял его за шкирку своими толстенными пальцами и посадил к себе на руки, опытным движением ладонью взъерошил кролику загривок и сказал, что шкура никуда не годится, недавно заяц поменял шерсть, примерно месяца полтора назад, а шкура-то к зиме хорошая у кролей, линяют они весной. Ну ладно, говорит, сейчас уже буду убивать на хер вашего зайца, а если есть здесь девочки, или слабонервные кто, то могут отвернуться, чтобы в обморок не упасть. Это он так пошутил в наш адрес. Ему можно, он авторитет. И начал он по сторонам смотреть подходящую посудину, куда кровь слить из нашего зайчика. Стоим мы так в лучах ласкового солнышка, кругом красотень, весна благоухает, всё распускается вокруг, и жизнь в природе новая нарождается. Кому нарождается, а кому и «трындец» сейчас будет и чью-то тёплую нежную кровь в грязный ржавый тазик сольют на заднем дворе, - подумалось отчего-то, такой диссонанс в душе почувствовался. Даже немножко жалко стало нашего зайчика, успел уже немного привыкнуть к нему, к такому живому и тёплому.
Заяц, тем временем, прижав уши, изо всех сил прильнул к груди дяди Толи, как бы просил защиты теперь у него. От нас уже, наверное, типа мы, злодеи, убить его замышляли, маленького такого, а он от нас у дяди Толи на руках теперь, наконец-то, нашёл своё спасение. Дядя Толя даже крякнул от неожиданности своим хриплым голосом и удивлённо как-то посмотрел на кролика этого, как будто в первый раз в жизни зайца увидел. Тоже почувствовал, наверное, ЭТО. А тот, ну прямо как испуганный малыш, к нему жмётся изо всех сил, прячется у него на руках от нас, двух извергов, голову подмышку ему засунул и всем своим поведением просит спасти его, значит, от нас, отморозков. Дядя Толя при этом вдруг стал каким-то задумчивым, ещё поразмышлял о чём-то молча, посмотрел на нас, потом на солнце, перевалившее за середину неба, потом опять на зайца, и сказал, что ему бы надо сначала освежиться после вчерашнего, а то в руке верности не будет. Мы ему принесённую с собой бутылку открыли, зайца забрали пока, чтобы тот не мешал ему «освежаться» и дядя Толя ушёл в избу за стаканами и заесть что-нибудь взять. На дворе остались мы втроём: я, брат и совсем упавший духом заяц, который поглядывал на нас с опаской. Сейчас, погоди, смерть твоя освежится и придёт, думаю, узнаешь тогда, кто здесь «плохой мальчик».
Так вот. Подождали мы дядю Толю, подождали, и прикидываю я, что времени уже достаточно много прошло с тех пор, как он в избу удалился за реанимацией. За это время можно раз десять туда-обратно сходить и освежиться, за всё-про-всё. Взял я у брата из рук зайца и отправил его посмотреть в доме, что там происходит так долго. Чего ждём-то? Коля вернулся весь такой расстроенный. Дядя Толя, говорит, освежился там почти всей «поллитрой» и на давешних дрожжах стал совсем никакой, и не мёртвый, и не живой. Спит на диване в полном анабиозе и разбудить его совсем нет возможности. Расстроились мы с братом немножко, да что поделать, раз такая ситуация? Пошли спокойненько обратно к себе. Жаль, конечно, стало, ведь такой придумали хороший вариант, верный, но со стихией не поспоришь. Принимаем ситуацию, как есть, деваться некуда. Понесли зайца опять домой.
Вернулись мы втроём к нам на двор, заяц у меня на руках затаился, глаза прячет. Думает что-то себе на уме. И говорю я тогда этому зайцу: «Ладно, твоя взяла пока, но посмотрим, что ты скажешь на это, сейчас узнаешь, что не с теми ребятами ты сегодня встретился». Беру с собой брата и, как есть, с зайцем на руках, идём мы все к бабе Нюре. Сейчас со старушкой договоримся и всё. Конкретно. Она нас знает с рождения, всё поймёт, как надо. Сколько можно ерундой заниматься, полдня уже прошло с зайцем этим. Она нам его «подарила», вот ей и решать эту проблему теперь. По всем понятиям так, думаю. Зашли мы к ней, она как раз на дворе хозяйничала. Я так сходу прямо и говорю ей, что, мол, дорогая наша баба Нюра, мы продуктов понавезли, есть-не-переесть и останется, да ещё с дядей Толей пообщались, он нам сказал, что не дело это зайца сейчас забивать, только шкуру портить. К зиме надо, когда пушистым станет. Поэтому давай-ка мы тебе зайца определим пока на постой, не везти же его до зимы в городскую квартиру, засранца. То есть заяц этот – наш с братом и его не надо убивать, или отдавать кому-нибудь. А мы за его содержание оставим тебе достаточно, чтобы он ни в чём не нуждался без нас. Ты уж его корми, чтобы не исхудал и ухаживай за ним получше. Ну, и, как примем, значит, решение, что пора, тогда его и зарежем сразу, ты нас знаешь. Тут баба Нюра, памятуя события полуторагодовой давности, поспешно закивала головой, знаю, мол, я вас, знаю, как не знать-то, да и Анатолий Тимофеевич зря не скажут, не время для меха зайцев сейчас забивать, а шкура у зайца – это половина кроля, считай, по выгоде если смотреть. Да и то, как ей не памятовать, коли мы тогда знатно отличились, надолго память о том событии оставили здесь. Но это, как я уже и говорил, другая история, на потом.