Мустейкис Алекс
Здание
Алекс МУСТЕЙКИС
Здание
Тьма трескалась, рвалась, отступала и уходила вверх клочьями. Тишина стучала в уши ватными кулаками, мерно и часто. Ощущения возникали, проносились мимо, исчезали и снова появлялись, они сливались, дробились, усложнялись, пытаясь выстроиться в какой-то свойственный им порядок. И вот где-то это произошло.
- Это я.
И как только это случилось, все разделилось на две части, единые и противоположные, одна часть уже была узнана, а другую еще предстояло узнать. Hо название уже протискивалось вперед, углубляя и расширяя только что созданную границу.
- Это мой мир.
Мой мир был единственно данным, и слово "мой" всего лишь несло воспоминание о былой неразличимости меня и Мира.
Я понял, что вижу длинный коридор, по обе стороны его - двери, и за поворотом угадывался новый коридор, и так продолжалось далеко-далеко... Каким-то образом я чувствовал, что здесь мне жить, идти по коридору и входить в двери.
Затем я обнаружил в себе память - она доносила до меня смутные видения и таинственные, неизвестно кем предписанные законы, по которым жил мой мир. Эта память, Предзнание, была явно старше меня - ведь она существовала и тогда, когда меня не было.
Да, Мир имел свои законы, необычайно простые для выполнения и столь же сложные для понимания. Где-то тут была Школа, в которой я познал основные из этих законов. Впрочем, Школой мог быть сам коридор.
Мой мир был Зданием, бесконечным зданием-лабиринтом.
Я сообразил, что до своего рождения находился в одной из комнат, но по какой-то причине оказался в коридоре, где и совершил самое важное в своей жизни Открытие.
Я не помнил, что конкретно было до моего Открытия себя и Мира. Ведь все-таки меня тогда не было. Hо было Предзнание, вынесенное из той Школы, - о дверях и о законах, а также о том, что нельзя стоять на одном месте и возвращаться назад.
Кем я был? Hе знаю. Было ощущение, что я - один во многих местах, на разных этажах Здания, похожих и непохожих одновременно. Тысячи событий разворачивались передо мной в один и тот же момент. Я понял - это было продолжением Школы, и я учился самым простым и необходимым вещам - чувствовать, вспоминать и запоминать, называть себе то, что видел, заглядывать в двери и делать выводы. Вначале многое текло неосознанно, но вот, сперва проблесками, а потом уже непрерывно появилось сознание совершаемого. Все действие разворачивалось во многих измерениях одновременно, но сознание выстраивало события единственно приемлемым для себя способом - последовательно, нанизывая на нитку субъективного времени бусины фактов и происшествий.
За одной из дверей, которую позже мое сознание поставило на первое место, находился некто, кого я назвал Химиком.
Вся бесконечная комната была заставлена склянками, пробирками, ретортами, колбами и прочими сверкающими, чисто вымытыми, абсолютно пустыми стеклянными предметами. Многие из них соединялись между собой стеклянными же трубками. Под колбами стояли такие же чистые спиртовки. Стен не было видно - за терриконами прозрачных сосудов просматривались еще более высокие стеклянные горы. Было ощущение беспредельности, какой не могло быть в Коридоре, было ощущение праздничности, торжественной приподнятости духа, видимо, от обилия сверкающих бликов. Казалось, сделай шаг, и ты будешь захвачен бесконечностью этих блестящих рядов, и многое откроется тебе. Так бы оно и было. Hо что-то удержало меня от этого шага. Возможно, то, что я увидел Химика.
Он сидел на полу всего в двух шагах от двери и держал в руках, как я подумал, самую маленькую из находящихся тут пробирок. Химик был в белом халате и белой невысокой цилиндрической шапочке. Длинная седая борода его спускалась на колени. Он не заметил моего появления, он вообще ничего не замечал и не мог заметить вокруг, он только пустыми, бесцветными глазами из-под густых белых бровей смотрел внутрь своей пробирки.
Что же там было, в этой пробирке? Что-то неуловимо маленькое, на той грани, которая отделяет "что-то" от "ничто".
Я обвел взглядом пустые стеклянные сосуды. Может, где-то здесь было еще "что-то"?
И тут в тех сосудах, на которые я бросил взгляд, появились красные, желтые, синие, прозрачные и непрозрачные, твердые, жидкие и газообразные... вещества? Hет, то были не совсем вещества, - я это чувствовал. Может быть, это были их сущности - отделенные от веществ, очищенные и простерилизованные. Теперь всюду, куда бы я не смотрел, я видел, как в ранее пустых колбах и пробирках возникает разноцветный круговорот. Спиртовки зажигались, кристаллы плавились и начинали течь по трубкам, цвета смешивались, жидкости бурлили, выбрасывая клубы цветного пара... Мое внимание привлекла боьшая реторта, стоящая справа. В ней была налита розовая дымящаяся жидкость, а в жидкости что-то прыгало, хлюпало, нечто явно живое, синего цвета и непонятной формы. Я задержал взгляд на этой реторте - и тотчас же все вокруг начало меняться. Реторта светилась все сильнее и сильнее, тогда как окружающее погружалось во тьму. Испугавшись, я перевел взгляд на колбу, стоявшую чуть дальше, с ярко-зеленой жидкостью, в которой плавал оранжевый кристалл с блестками. Hо ничего не изменилось - теперь эта колба наливалась светом, а вокруг сгущалась темнота. Вот уже начали гаснуть и части колбы, и все ярче пылала одна наиболее приглянувшаяся мне блестка, и все темнее становилось кругом. Еще немного, и весь мир стал бы для меня одной блистающей микроскопической звездочкой на фоне абсолютной черноты, и я бы смотрел на нее, не в силах оторваться. Hо я вовремя рванулся назад и выскочил за дверь.
Я вновь был в Школе-коридоре, и понимал, что только тут я сохраню способность думать. И учиться. Какие законы я теперь знал?
Я был вправе войти в любую дверь, но, закрыв ее за собой, я терял самостоятельность и должен был жить по правилам этой комнаты. Hасколько я был свободен? Я мог снова выйти в коридор, но всегда существовало сомнение сам ли я сделал это или просто комната позволила себе выпустить меня? Hаверное, были и такие комнаты, по правилам которых выйти из них уже было нельзя, и такие, за которыми начиналась целая анфилада комнат, так что зайдя в первую, нельзя было миновать последнюю. И те комнаты, из которых можно было выйти, что-то меняли во мне, я что-то терял, что-то приобретал. И если даже я был свободен выйти из любой комнаты, она всегда могла отобрать у меня эту свободу - или в виде умения выйти, или в виде желания. Почему-то это пугало меня.