— По-моему твоя работа в этом и заключается. Спокойно и бесстрастно выслушивать всяких отморозков, чтобы выносить им справедливое наказание, а не вершить самосуд.
— Ты… ты знаешь, кто я?
— Рафаил Гранде, шериф местной полиции. Тридцать лет, живёшь один после переезда родителей, три года назад вернулся из Сиэтла и был назначен на этот пост.
— Это все в городе знают.
— А, мне продолжать? — ухмыльнулся он. — Ладно. С двадцати шести влюблён в Софию Флейм, когда после долгой разлуки увидел её на третьем курсе полицейской академии, где сам отучился. В академии был одним из самых сильных учеников, учителя тебя хвалили. С родителями отношения складывались не очень, они хотели, чтобы ты стал врачом.
Я аж потерялся. Откуда… кто он?
— Иногда ты до омерзения принципиальный, — продолжал бета. — В Сиэтле, пока ты был офицером, тебе предлагали деньги, чтобы ты снял обвинения с какого-то парня, что пытался изнасиловать девушку. Ты отказался даже тогда, когда были угрозы. Благородно конечно, но порой аж противно, настолько правильным ты кажешься. А ведь мы оба знаем, что ты делал с Флейм во время обращения. — он увидел растерянность, вину и страх в моих глазах. Видимо, ему это нравилось. — Ты наверное не помнишь или не видел, но она очень долго плакала, когда ты драл её во все дыры, зная, что она не даст отпор, потому что любит тебя. Или потому что слабее.
— Хватит!
— Как ты думаешь, если она понесла, будет ли ваш ребёнок служить ей вечным напоминанием о тех ужасных днях, когда ты насиловал её?
— Заткнись!
— Пусть она и ластится к тебе, в глубине её души навсегда поселился страх, что тёмная часть тебя однажды вернётся, и кошмар продолжится. И это ты в этом виноват.
— Я? Я?! Я виноват?! А кто меня укусил?! Из-за кого я стал таким?! Кто рвал людей на части?! Кто убивал?! Из-за кого мы потащились в лес той ночью?!!! Да, я мразь и выродок, я изнасиловал беззащитную невинную девушку, я сам это знаю! Но это случилось, потому что ТЫ меня укусил!!!
Бета помолчал, слушая мою гневную тираду с бесстрастной ухмылкой. Он смотрел на меня большими зелёными глазами и о чём-то думал.
— Я не хотел тебя кусать и делать таким же, — сказал он наконец. — Я просто хотел сломать тебе плечо. Кто ж знал, что ты будешь упираться?
— Ты угараешь? — у меня дёрнулся глаз. — Ты издеваешься?
— Слушай, ладно, да, я виноват. Я безжалостный убийца, и возможно, когда меня поймают, люди ворвутся в участок и сами меня линчуют, я не буду упираться. Возможно. Но сейчас надо потерпеть друг друга несколько часов и забрать рыжую. Потом можешь орать и материть меня сколько угодно. Идём. Только будь тише, не привлекай внимания.
Он пошёл в сторону леса. Я уставился ему в спину. Стоило бы броситься на него сейчас, перекусить шею, и покончить со всем этим кошмаром. Но тогда я вряд ли найду мою Софу. Он похоже знает, где она. И раз уж ему нужна помощь, там опасно. Вздохнув, я резонно рассудил, что нужно пойти с ним. Он не смог убить меня в первый раз, в полнолуние, наверное не убьёт и сейчас. Я не могу умереть. Нельзя. Я пошёл за ним. Некоторое время мы двигались молча, пока я случайно не запнулся и не свалил сухое дерево.
— Осторожней, тут корни везде, — равнодушно сказал оборотень, перепрыгивая поваленный мною ствол.
Я прыгнул следом.
— Где она? — спросил я, ибо тишина была невыносимо напряжённой.
— У людей, которые жаждут смерти таких как мы.
— Можно поменьше пафоса и побольше внятности?
— Можно. Слышал про Ван Хельсинга?
— Слышал.
— Этот человек сотнями убивал подобных нам. Вампиров, некромантов, ведьм, оборотней, русалок… всех не перечислить. Судя по твоему выражению морды, ты сейчас думаешь, что я полоумный? Посмотри на свои лапы и реши, лгу я, или нет. Кроме нас есть ещё полно других видов существ, только они прячутся. Времена идут, а люди всё так же боятся неизвестного. А мы боимся их. Так вот, Ван Хельсинг. Когда он был немного не в том возрасте, чтобы шататься по старым замкам и лесам, он умудрился обзавестись сыном, что продолжил его род и занятия. Прошли века, их семейка расплодилась. Они продолжали истреблять нас, держа всё в тайне. Они научились находить нас и зверски истязать. Когда-то давно они пришли в деревню, где я жил. Мы никого не трогали. Мы охотились на оленей и лосей, людям мы никогда не вредили. — его взгляд стал тяжёлым, наполненным болью и скорбью. — Они убили их. На моих глазах. Я слышал, как кричит моя жена, как плачут дочь и сын. Меня держали на серебряной цепи в серебряной клетке, чтобы я не мог их спасти. Мою стаю перерезали. Мой альфа до последнего вздоха пытался защитить детёнышей, своих и чужих. Какой-то перепуганный криками и кровью мальчик освободил меня и умолял, чтобы я прогнал плохих людей. В ярости я перегрыз их всех. И виноватых и невиновных. Я остался один.
Неожиданно для себя я ощутил сочувствие. Он лишился всего, семьи, друзей, дома, он видел, как убивали его родных… Я не знал, что говорить.
— Мне жаль, — тихо сказал я.
— А мне нет. Больше века прошло, я уже ничего не чувствую.
— Но если… но почему ты хочешь спасти Софу? Или ты идёшь не ради спасения, а чтобы отомстить?
— Это тоже. Но рыжую спасти надо. Вы двое теперь одного вида, и вероятнее всего, скоро станет одним оборотнем больше.
— В… в смысле?
— Не тупи. Она беременна.
— П… правда?! Стой, почему ты уверен?
— Запах течки прекратился. Так бывает, когда волчица понесла.
— Я стану папой!
— Мгм, поздравляю.
— Стой, так ты хочешь её спасти, потому что она беременна? — я недоверчиво на него посмотрел. — Ты недавно зверски убил беременную женщину.
— Женщину, а не оборотня. Людей мне не жаль. А вы с рыжей сможете продолжить наш род. Я не уверен, но скорее всего нас осталось очень мало. Нас и вампиров найти легче всего. И к нам особой жалости Хельсинги не проявляют.
— Почему ты, зная, что есть я, пытался изнасиловать её?
— Я не собирался её насиловать. Я хотел увести её отсюда подальше, когда увидел, что в городе появился потомок Ван Хельсинга.
— Вы с ней подрались!
— Не я виноват, что она паникёр и истеричка. Я просто вошёл, взял её за шкирку, и…
— Не продолжай, — протяжно вздохнул я. — Я уже понял, что манерностью ты не отличаешься.
— А должен? Я волк. Нахуя волкам манеры?
— Хотя бы для того, чтобы не вламываться в дома к спящим беременным.
Он закатил глаза и промолчал.
— Погоди, а что за потомок Ван Хельсинга? — спросил я.
— Та белобрысая, что рядом с тобой в участке трётся.
— Сесилия? — изумился я. — Радригес?
— Опять имя сменила, — хмыкнул оборотень. — Она кстати подозревает, что ты оборотень. Потому и клеится, чтобы сблизиться и проверить. Флейм у неё в доме. Скорее всего там есть подвал, она сидит там, из-за этого запах плохо слышно. В доме полно серебра, так что надо быть аккуратней.
— Что значит «сменила имя»? Как её по-настоящему зовут?
— Гэбриэл Ван Хельсинг. Я с ней уже встречался. Пару лет назад она ловила меня в Мексике. Как видишь, не поймала.
— Она убьёт Софу?
— Пока ещё нет. Она хочет, чтобы рыжая завывала и звала тебя и меня. Гэбриэл знает, что нас тут три. Она знает кто ты, но не знает, кто я. Когда мы будем в её доме, человеческий облик принимать не вздумай. Иначе тебя легче ранить. Сделаем так, окружим дом с двух сторон. Через окна влезем внутрь, белобрысую отвлеку я, а ты заберёшь свою булочку.
— Т-ты и это знаешь?!
— Я много чего знаю.
— Да кто ты такой?!
Он вздохнул.
— Я оборотень, который много слышит.
— Пиздец содержательно.
— Да.
Теперь вздохнул я. Ответа я от него не добьюсь, он отвечать будет невнятно и непонятно.
— Слушай… сколько тебе лет?
Он задумался, будто стал вспоминать.
— Гм. Раз, два… тридцать… семь… двенадцать… сто сорок шесть.
— Ты бессмертен?
— Не совсем. Оборотни не умрут от старости, их могут только застрелить или заморить голодом. Мы можем считать себя бессмертными до тех пор, пока серебряные пули не угодят нам в лоб или сердце.