— Загляните на сайт округа, там вывесили шкалу штрафов за бездействующие или неисправные приборы, и если наш инспектор найдет нарушения, вам придется заплатить приличную сумму, — говорю я противным голосом.
Вообще-то, я не собираюсь стучать на них инспектору, но надо хотя бы напугать их, чтобы проверили противопожарное оборудование.
— И заранее спасибо вам за участие в мероприятиях недели пожарной безопасности! — бодрым голосом заканчиваю я.
Следующий звонок в полицейский участок Оссининга. Сообщаю дежурной, что угнали машину моей матери, называю номер и приметы машины, которая послужила причиной катастрофы со смертельным исходом в Таконике. Называю имена владельцев домов на роковом перекрестке и сообщаю, что в последний раз машину видели в этом районе.
— Прошу вас, позвоните на мобильник мамы, если сможете найти ее, — говорю я и даю вымышленное имя и телефон моей мамы, назвав фамилию водителя, чтобы совсем их запутать.
Сердце снова стучит, я даю отбой. Чувствую, конечно, себя виноватой, представляю, как полиция нагрянет в дом этого человека, конфискует на пару суток его машину… но на что только не пойдешь ради благого дела.
Нарушаю ли я какие-то заповеди? Да. Направо и налево. Вмешиваюсь ли я в ход событий? Напропалую. Жульничаю? Вопиюще. По локоть влезаю ручищами в самое нутро времени. Лгу, как закоренелая преступница. Это ужасно, это удивительно, это просто великолепно!
— Что ж, приступим, — бормочет Итан, когда в 7:09 мы выходим из машины на стоянке, расположенной через дом от здания лаборатории.
Он ковыряется с замками на дверцах: вверх — вниз, вверх — вниз, наконец добивается своего. Старается скрыть волнение, может, меня жалеет, но я ясно вижу: он нервничает.
Мы все с ним обсудили, прорепетировали, но сейчас, когда приступили к действиям, все время кажется: что-то мы недосмотрели. К месту убийства являемся с шоколадным тортом и надувными шариками.
— У него будет пистолет, — напоминаю я Итану, будто ему еще нужно напоминать.
— Знаю.
Я трясу шариками.
— Вместо этих дурацких шариков нам бы пистолет не помешал.
— Ага, каждому по пистолету, да еще если бы оба умели стрелять… Когда такие, как мы, балуются пистолетами, вместо одного трупа бывает четыре.
Итан, как всегда, прав, железная логика, аж противно.
— Ну хорошо, хорошо…
— Все будет нормально, Прен. У нас есть преимущество, громадное преимущество.
— Какое?
— Мы знаем, что́ должно случиться.
Держась за руки, пересекаем стоянку, шагаем медленно, словно в трансе — будто, если замедлить движение, замедлится и ход времени и изменить его будет легче.
Сейчас я вижу, насколько мы с ним стали другие. Трудно сказать точно, когда это произошло, но мне кажется, что поцелуй в шею возле ключицы заразен, как и укус комара, только передает не страшную инфекцию, а сладкую, бодрящую, возбуждающую, но вместе с тем и лишающую сил энергию. Нет, нам больше нельзя изображать из себя двух беззаботных, сбежавших из дома юнцов. Мы с ним повязаны серьезным и опасным делом. Давно повязаны, но не так, как сейчас. Возможно, лишь ступив на эту скользкую дорожку, мы оба ощутили внутреннюю связь. И дело не столько в том, что нынешняя ситуация делает нас другими людьми, сколько в страхе потерять друг друга.
Гораздо легче было думать, что можно пожертвовать всем, когда прошлое казалось призрачным и бледным по сравнению с настоящим.
Настало время показать, насколько ты можешь быть смелым, но я ощущаю вспотевшую руку Итана, сжимающую мою вспотевшую руку, и смелости в груди не чувствуется. Хочется увести Итана обратно, куда-нибудь в безопасное место, на пустую игровую площадку например, покрепче обнять и держать так до тех пор, пока роковое 17514 не закончится и не станет прошлым.
Сердце сжимается, я начинаю понимать таких людей, как моя мама, кто не хочет рисковать, не хочет исправлять будущее, но хочет жить тише воды ниже травы, по принципу «день и ночь — сутки прочь», «день прошел, и слава богу». Возможно, трусом человека делает вовсе не алчность или развращенность. Возможно, трусость проявляется не в результате слабости, боли или даже страха. Может быть, причина ее — любовь.