— Заходите.
Подхожу к крыльцу, поднимаюсь по ступенькам.
В проёме раскрытой двери, освещённом светом из прихожей, стоит Поэт. Бросается в глаза яркость седин, яркость глаз. Пиджак его почему‑то весь в древесных опилках.
Тут же, на пороге, запинаясь от неловкости, сообщаю, по какому делу прислан, и сам же говорю:
— По–моему, все это просто подлость.
— Ну конечно! — радостно подхватывает он и ведёт меня в большую комнату с блистающим чистотой полом, с картинами на стенах. — Садитесь. А своих творческих планов я и сам не знаю.
Я сижу, он стоит рядом. Какую‑то секунду смотрим друг на друга. Я понимаю: пора уходить. Привстаю и с ужасом вижу отпечатки своих ног на полу.
— Обождите, — говорит Поэт. — У вас есть хоть немного времени?
— Есть. — Опускаюсь обратно на стул.
Он садится напротив, взглядывает на меня.
— Да ведь у вас за пазухой пачка стихов! Вы поэт!
— Хотел взять, да не осмелился, — признаюсь я, поражённый его проницательностью.
— Ну да! — подхватывает он. — Боялись, не понравится. Это мне близко. Как вас зовут? Артур Крамер? А знаете, Артур, что мне пришло в голову? Давайте уговоримся. Через год. Чтоб не путаться, в первое воскресенье после следующего Нового года вы вот так же вечером приедете ко мне со всем, что сочинится. Только ставьте себе недостижимые цели. А я буду помнить, я запишу, буду ждать. Согласны?
— Конечно! Спасибо! — Я встаю осчастливленный.
— Нет, Артур! Если у вас есть ещё время, обождите, я сейчас. — Он выходит из комнаты.
Слышу, как скрипят ступени не видимой мне лестницы, он поднимается на верхний этаж.
Жду пять минут, десять.
Это свидание, назначенное через год с лишним, как аванс, щедро выданный мне, неслыханная фора, которую я должен оправдать во что бы то ни стало…
Двадцать минут прошло, а его нет. Гений, может, он обо всём позабыл, склонился там, наверху, над листом бумаги?
Наконец снова слышится скрип ступенек. Поэт входит в комнату, держа на ладони раскрытую книгу.
— У меня давно ничего не выходило. Вот «Гамлет» в моём переводе — единственное, что пока могу подарить.
Чернилами, характерным летящим почерком, крупно, во всю страницу написано:
«Артуру Крамеру — на счастье». И подпись, и дата.
Аккуратно завёртывает книгу в газету, перевязывает крест–накрест шпагатом, подаёт. Лицо вдруг замкнутое, трагическое.
Выходим в переднюю.
— А почему вас так долго не было? — вырывается у меня.
— Ждал, пока чернила просохнут. — Детская, извиняющаяся улыбка озаряет лицо.
Он тянется снять с вешалки дождевик.
— Куда вы? Слышите, какой ливень?
— Провожу вас на станцию.
— Не надо. — Говорю это так твёрдо, что он соглашается и тут же предлагает:
— Тогда можно, я буду стоять и смотреть, пока вы не скроетесь за поворотом? И не забудьте про уговор.
Я выхожу с участка, иду к повороту, оглядываюсь. В освещённом прямоугольнике двери ещё видна фигура Поэта, смотрящего вслед…
Глава двадцать первая
Бурная горная река, круто огибая холм, впадала в другую реку, а та — в море.
Отсюда, с вершины заросшего вековым лесом холма, далеко видна была низменность, где сливались реки. Сейчас, в самом начале марта, здесь уже зеленели поля, явственно пригревало утреннее солнце.
— Артур! — раздался откуда‑то снизу чуть слышный голос Нодара. — Вы где? Идемте пить кофе!
Я с неохотой отделил спину от нагретой мраморной стены, обошёл её по узкой тропке над самым обрывом, миновал остаток другой стены с нишей, где, по уверениям Нодара, древние хранили свитки своих книг. Продираясь сквозь дикий кустарник с набухшими почками, вышел к развалинам башни, под которыми зиял чернотой вход в подземелье.
После воли и света спускаться в могильной тьме без фонаря было неприятно. Ступени вели вниз и вниз, потом подземный ход сделал резкий изгиб — в уши ударил грохот. Мрак стал зыбким, обозначились края каменных ступеней, вековая копоть на стенах и сводчатом потолке; и вот впереди заиграла слепящим солнцем река.
Тут, где выходил подземный ход, река, стиснутая скалистыми берегами, сворачивала влево и билась о камни так, что водяной дым стоял над мокрыми склонами.
Я глубоко вдохнул насыщенный озоном воздух, увидел, как, блеснув на солнце, вскинулась из воды форель…
— Где будете начинать? — спросил Нодар, когда мы уселись друг против друга за дощатым столом под навесом. Развернутый план древнего города лежал между нами, придавленный по краям обломками черепицы. — Знаете, Артур, наверху, в цитадели, по–моему, искать нет смысла, захоронения обычно делали у подножия крепостных стен. Здесь, кроме царских и общественных бань у реки да фундамента дворца, где стоит вон тот храм, уже христианский, неинтересный, мы ничего не обнаружили.