— Где же эти норвежцы?
— В соседнем купе. Они в штатском. Один из них увидел мою красную пилотку-«испанку» и сказал: «Но пасаран!» Он был в Испании. Там победили фашисты.
— Ясно. А что в твоей жизни произошло важного за этот год? Кроме операции.
— Много! Во–первых, мы поменялись, хотя папа был против. Две наши комнаты в деревянном доме мама поменяла на одну, зато в самом центре, в большом каменном доме на улице Огарева, наискосок от МОПРа. Раньше нужно было зимой топить печку, на кухне жечь керосинку. А тут — паровое отопление, на кухне — газ. И самое главное — летом в раскрытое окно слышно, как бьют куранты на Спасской башне Кремля! А во–вторых, я сам записался в библиотеку, рядом, на улице Герцена. Там на полках сотни, тысячи книг, можно взять сразу три или даже четыре! Там очень добрая библиотекарша, она объяснила мне, что книги — это чудо, потому что они состоят из букв, которые просто значки, оттиски свинцовой краски на бумаге. Как сеть. И эта сеть удерживает мысли всех мудрецов всех народов, даже давно умерших!
— А что было ещё интересного за последний год?
— Очень чудной сон. Как будто не сон, а я просто иду по тёплой–тёплой узкой улице, и в воздухе висит красивая золотистая пыль от заходящего солнца. Иду один мимо каких‑то старинных домов и выхожу на площадь. Она круглая, посредине фонтан. Так было жалко проснуться!
— Почему?
— Просто жалко. Хотелось обратно.
— Так вот оно что! Тебе невдомёк, что этот самый сон будет изредка сниться много–много лет, пока ты однажды, уже наяву, не окажешься на той самой улице. Той самой площади. И узнаешь её. Но до этого ещё далеко. А пока, смотри, мама вошла в купе, да ещё с норвежцами, чтобы угостить их уткой. А этот командир, которого ты так ненавидишь, через год, попав в немецкое окружение под Гомелем, выстрелит себе в рот. Из этого самого пистолета.
Глава пятая
Я мотался по Москве без всякого толка. Оказалось, обыкновенных ребятишек, от души поющих и пляшущих, найти не так‑то просто. А может быть, и невозможно.
Уже начался месяц Самых Коротких Дней — декабрь. Особенно тяжёлый. И не потому, что у меня не было зимнего пальто. Даже недолгое отсутствие солнца, света, тепла всегда угнетало, как гнетёт север южные растения.
Каждый раз в эту пору я удивлялся: как это другие ухитряются радоваться зиме, вьюгам, морозу? И откуда это во мне такое нетерпеливое ожидание весны, прибавления светового дня, хотя бы только на листке календаря?
Выходя из очередного Дома пионеров в сырую тьму, пронизанную колючим ветром, думал: «Неужели и завтра то же самое, тоже впустую потраченное время жизни, да ещё на самое ненавистное?»
В самодеятельных коллективах помпезных Дворцов пионеров, клубов, даже в детских садах дети не были хозяевами, не имели права на выбор. Всюду и во всём ими руководили взрослые, по большей части те, кому не удалась их собственная артистическая или музыкальная карьера. Властные, жестокие, они словно мстили судьбе, дрессируя детей в угоду спущенным откуда‑то сверху методикам.
Эти «группы приветствия» всякого рода съездов и конференций, выкрикивающие слащавые стишки про планы, свершения… Эти огромные репетиционные залы с зеркалами во всю стену, полные грохота музыки, дробота танцующих ног, специфического запаха детского пота и всегда внезапного окрика: «Отставить! Репетируем снова!»
А эти вымуштрованные детские хоры с их солистами — лилипутской карикатурой на взрослых, поющие бодряческие песни о стройках.
А прислушивающееся, блаженное выражение лиц бабушек и мамаш, сидящих в коридорах с книгой или вязаньем в руках в ожидании своих возлюбленных чад!
Именно в этих детских коллективах не было детства, его непосредственного упоения пляской, словом, песенкой.
Я не знал, куда ещё податься со своей бумажкой — просьбой от студии «оказывать содействие в отборе номеров», которую подозрительно легко подписал Гошев. В исчерпанном списке оставалось всего два адреса.
Уже теряя надежду, нехотя, поднялся я по полукругу заснеженных ступенек к дверям нелепого, в стиле конструктивизма тридцатых годов угловато–кубического здания заводского клуба.
— Не уверена, найдёте ли вы у нас то, что нужно… Пожалуйста, смотрите сами. Только позвольте сперва предложить вам стакан горячего чаю, — встретила в своём кабинетике высокая полная женщина с косою, уложенной короной вокруг головы.
Подобным образом меня до сих пор не встречали. Я с удовольствием пил чай. А тем временем Татьяна Ивановна, так её звали, куда‑то вышла и вскоре вернулась вместе с беловолосым мальчуганом, одетым в тельняшку и расклёшенные брюки.