— Я вас не разбудил?
— Кто это?
— Доброе утро, Артур. Как поживаете?
— Тимур Саюнович! Я страшно рад слышать ваш голос!
— Я тоже рад, что тебя застал. Слушай, можешь срочно приехать на стройку?
— Когда?!
— Вылетай сегодня!
— Не могу, кто же мне даст командировку? И потом, несколько занят, впрягаюсь тут в одно дело.
— Бросай к чёртовой матери все дела, беги в газету, скажи им: Нурлиев, Герой Соцтруда, которому два года назад ты помог, просит командировать тебя.
— А что случилось?
— Подожди. Может, мне самому им позвонить? Какой телефон?
Я продиктовал служебный телефон Анатолия Александровича, снова спросил:
— Да что случилось?
— Приедешь — узнаешь. Когда будет на руках билет, пусть из редакции позвонят, я тебя встречу.
— Я сам позвоню.
— Не надо тратиться. Я же знаю: ты бедный. Очень нужна твоя помощь. Приезжай!
Может быть, самое приятное в жизни — чувствовать себя кому‑то нужным… Но прежде чем отправиться в редакцию, я долго дозванивался на студию. Там шёл редсовет, в числе других дел, возможно, решалась судьба «Первомайского поздравления».
Так захотелось уехать, что я просто счастлив был, когда секретарша соболезнующе сообщила, что утверждение сценария должно пройти сначала какой‑то Иностранный отдел и это произойдёт не раньше, чем через неделю.
В конце концов, зарплаты я пока что у Гошева не получал и формально был свободен, как птица.
Когда я приехал в редакцию, Анатолий Александрович, задёрганный, взлохмаченный, говорящий сразу по двум телефонам, только и успел бросить:
— Всё знаю. Иди заключай трудовое соглашение, бери командировку и — вперёд!
Никогда ещё они так запросто не отправляли меня. Только с билетом оказалось сложнее: я с трудом достал билет на завтрашний ночной рейс.
Да и происшедшее в оставшееся время тоже было любопытно перебрать в памяти.
То, как я приехал возвратить Нине рукопись и оказался в большой квартире. В гостиной, куда она меня провела, сидели в полутьме на ковре какие‑то девицы и под руководством пугающе худого маленького человечка с огромной бородой пытались крутить вокруг себя воображаемые цветные сферы и спирали. Причем одни сферы и спирали нужно было вращать по часовой стрелке, а другие одновременно — против. Девицы путались, нервничали. Человечек, неприязненно поглядывая на меня, снова и снова объяснял. Но ни девицы, ни Нина, ни её муж, оказывается, тоже сидевший слева от входа, в тёмном углу, — никто ничего не понимал.
По крайней мере, именно Нинин муж встал первым и, чертыхаясь вполголоса, вышел. Я выскользнул из комнаты вслед.
— Что тут у вас происходит? — спросил я, входя за ним в кухню, где на холодильнике стояла высокая клетка с большим разноцветным попугаем.
— Вы кто — йог?
— Нет. Я просто Артур Крамер.
— А меня зовут Пашей, — с облегчением произнёс он. — Хотите выпить?
Человек этот сразу мне понравился. Хоть Паша в сорок лет, как оказалось, был доктор экономических наук и профессор, никакого занудства в нём не ощущалось. Он рассказал, что, с тех пор как они вернулись после трёхлетней работы в Мали, Нина вдруг увлеклась сперва хиромантией, потом китайским массажем, теперь вот начала кругить сферы, а на днях была у какого‑то Игнатьича, вещающего о конце света…
— В самом деле — конец света! — Паша опрокинул в рот рюмку водки. — Пытаюсь понять. Высмеять ведь легче всего. Говорит, видит какие‑то поля. Я ничего не вижу. А вы?
— Не знаю. Иногда что‑то со мной происходило… До сих пор толком не задумывался. А вообще говоря, надо бы выйти на компетентного человека, который мог бы что‑нибудь объяснить. Вон в книге вашей написано: Штаты целый институт создали. Они, говорят, денег на ветер не бросают.
— Читал я эту книгу! А вы уверены, что это не фальшивка, не лабуда для отвлечения наших с вами мозгов? Знаете, Артур, есть старый школьный товарищ — физик, членкор, руководитель целой группы институтов. Он‑то должен был интересоваться, что‑то соображать. Его мнение было бы для меня решающим. Я бы тогда всю эту публику на порог не пускал!
— Что ж, мне тоже было бы любопытно с ним встретиться.
— Давайте! — загорелся Паша. — Хоть сейчас созвонюсь с ним, и завтра поедем вместе! Сегодня уже поздно.
— Не получится. У меня билет в кармане. Завтра ночью лечу в командировку.
— Так это ночью! Пойдемте, Артур, мне одному или даже с Ниной просто неудобно идти к нему по этому делу. Давно не виделись, я учёный, он учёный, и вдруг прихожу, ляпаю: «Гоша, а что, хиромантия — это серьёзно? А все эти поля–огороды вокруг личности — есть или нет? А как насчёт конца света?» Язык не повернётся!