Он говорит о том, что до войны была расстреляна, посажена в тюрьмы ленинская гвардия и его отец тоже, убиты лучшие командиры Красной Армии. Что в «Правде» писали о доблестных немецких войсках, занявших буржуазный Париж. О пакте с Гитлером. Об изгнании с родных мест целых народов. О том, что, когда шли в атаку и кричали «За Родину, за Сталина!», он кричал: «За Ленина!»
— Не может быть… — шепчу я. Сталин выиграл войну.
— Дурачок ты, дурачок. Выиграли те, кому этот таракан плакался, когда всё началось, — «братья и сестры».
Я не приемлю ничего из того, о чём говорит Яша. Он пристально смотрит на меня.
— Таких, как ты, жалко… Он ведь сто лет может прожить.
Вниз идём отчуждённые, другим, пологим склоном горы: оказывается, даже есть тропинка.
Глава восьмая
Вот и замкнулся круг. Опять я сидел под навесом той самой чайханы, куда в день приезда привозил меня завтракать Чары. Теперь через два часа я должен был ехать в аэропорт, чтобы лететь обратно в Москву.
Серенький дождик сшивал небо и землю, подгоняемый ледяным ветром. Декабрь добрался и сюда. В одном из базарных киосков продавались ёлочные украшения.
Я давно уже съел порцию плова и сейчас тянул время, подливая в пиалушку из чайника все тот же зелёный чай, разглядывал немногочисленных покупателей, торопливо пробегающих под зонтиками мимо «Комиссионного магазина» к отсыревшим торговцам в халатах, накрывшим свой товар полиэтиленом и клеёнкой.
Умолив Чары не провожать, уехать обратно на ГЭС, куда в дождь по серпантину горной дороги добираться было особенно опасно, я одиноко сидел в чайхане.
Только что нужный всем, теперь один, в чужом городе, думал о странном свойстве своей судьбы: быть всем и ничем. Словно, сыграв одну роль, должен был через паузу перейти к другой…
Между тем я чувствовал: эти паузы и составляют потаённую основу, сердцевину моей жизни. Видимо, у некоторых людей, таких как Невзоров, подобных пауз не было.
В тот день, когда ехали со стройки металлургического комбината, у меня даже пробудилось что‑то похожее на зависть. Впервые я видел рядом с собой столь счастливого человека, чьё целенаправленное существование, казалось, не знало сомнений. В конце концов, именно Невзоров руководил строительством заводов, комбинатов, электростанций, и ясно было, что эта единственная работа захватывает его, доставляет высшее наслаждение. И только такие, как Атаев, омрачают жизнь.
— А мы с вами почти земляки, — сказал Невзоров, когда во главе каравана машин мы тронулись в путь. — Я из Ногинска, у меня отец там хирург в местной больничке. На днях жена с сыном и невесткой оттуда вернулись, первую свадьбу сыграли, теперь будет вторая, настоящая, уже здесь. Того и гляди, дедом стану.
— Я их видел. В кожаных пальто.
— Правильно. Значит, одним рейсом летели. — Невзоров бросил на меня взгляд, спросил: — Кстати, почему вы прибыли именно теперь? Атаев в газету жаловался?
Я ожидал подобного вопроса.
— Я знаком с Атаевым три дня, вы — гораздо дольше. Неужели не ясно, что такой человек не станет кляузничать?
— А почему? Вы уже наверняка знаете, что я плохой, заставляю его принимать недостроенные объекты, гублю природу… Наш Рустамчик сейчас в таком состоянии — может выкинуть любой фортель.
— Видите ли, я ездил за двадцать пять километров от комбината, деревья действительно гибнут, люди болеют.
— Ну и правильно! Дорогой корреспондент, вы, газетчики, с самыми благородными намерениями часто творите зло, не понимая высшей стратегии, вставляете нам палки в колеса. Ведь недаром комбинат возводится в 350 километрах от нашей столицы, в диких краях. Сами видели — несколько кишлаков вокруг, остальное — пустыня, горы, граница. Мы соображали, что делали, когда нашли это место. Переселить людей подальше, всего тысячи полторы, и никаких проблем. И вот, на нашу беду, это родина Атаева. Его кишлак. Его арык. И так далее. А тут закон об охране окружающей среды — и полетели деньги на ветер. А главное — полетело время.
— Почему на ветер? А здоровье рабочих, которые заняты на комбинате? Большинство ведь тоже из местных, кончают тут ПТУ, техникум.
— Рабочим надбавку за вредность платят, — жёстко отрезал Эдуард Григорьевич. — Знают, на что идут.
«А что? Если рассуждать без соплей, убедительно все это выглядит», — подумалось тогда. Я хорошо запомнил этот момент, потому что по стёклам машины хлестанули первые капли дождя. Я понял, что могу невзначай предать Рустама, замороченный такой логикой.
Когда же часа через три подъехали к химкомбинату, построенному в густонаселённой долине, и я ещё издали увидел трубы, извергающие ядовито–жёлтый дым, Невзоров как бы невзначай заметил: