Здесь Ивана Ивановича привели в порядок: почистили от пыли, причесали, подстригли, сделали маникюр и педикюр, напудрили носик и зачем-то облили целым ведром одеколона «Тройка».
Сам дворец Ивана Иванова не особо впечатлил. Какая-то трёхэтажная халупа, раскинувшаяся на несколько десятков квадратных километров, из белого мрамора, золота и слоновой кости с вкраплениями драгоценных камней. Выглядело это всё дешево и несерьёзно.
«Не поверю, чтобы настолько уважаемый человек, как и.о. фараона, заседал в таком убожестве. Да у нас на новгородчине простые сотрудники ГИБДД живут лучше. Наверное, просто его настоящий дворец на ремонте».
Тронная зала выглядела уже лучше, хотя общее негативное впечатление не исправила. Сам властитель древнеегипетской земли восседал на трёхногой табуретке, будучи одетым в поношенный военный френч пустынной расцветки со знаками различия верховного главнокомандующего и обилием медалей. На лацкане красовался выделявшийся среди прочих значок.
«Почётный пионер Астрахани», — прочитал Иван Иванович. — «Сразу видно: солидный, уважаемый человек!»
Было в Хнум-Хуфу Снофрувовиче что-то неземное. То ли рост под три метра, то ли светящиеся золотым светом глаза без зрачков, то ли четырёхпалые, чешуйчатые руки.
«Наверное, он не местный», — подумал Иван Иванов, решив, что делать такие предположения вслух будет невежливо.
В этот момент хроно-журналист сообразил, что хоть он уже десять секунд стоит перед и.о. фараона, но так и не снял головного убора. Мгновенно исправился, приложив подаренный Наташеспут цилиндр к груди. Однако что-то всё равно было не так. Подумав ещё чуть-чуть, Иван Иванович снял и свою неизменную фетровую шляпу, с которой не расставался даже во время сна и приёма душа. А затем, решив, что ситуация всё же исключительная, а момент чрезвычайно важный, убрал, обнажая идеально начищенную лысину, и ермолку.
— В чём обвиняют этого человека? — спросил, обращаясь не напрямую к Ивану Иванову, а к своему помощнику, Хнум-Хуфу Снофрувович.
— Парковка летающего средства в неположенном месте, — подсказал, сверившись с бумагами, тот.
— Серьёзный проступок. Такое просто так оставлять нельзя, — и.о. фараона задумчиво почесал треугольный подбородок. — Что скажет обвиняемый в свою защиту?
Хроно-журналист не успел и рта раскрыть, как за него ответил некто, оказавшийся никем иным как его адвокатом.
— Полностью виновен, кается, согласен на высшую меру наказания с приведением в исполнение здесь и сейчас.
— Хорошо, так и поступим, — подумав немного, решил Хнум-Хуфу Снофрувович, кивая страже на адвоката. — Выведете этого человека во внутренний двор и расстреляйте. Дважды, — прежде чем того увели окончательно, и.о. фараона поспешно добавил, — жду вас к следующему заседанию. Не смейте опаздывать.
Затем он не сразу, но переключил своё внимание на Ивана Ивановича:
— Ну, а вы-с кто такой?
— Иван Иванович Иванов, хроно-журналист.
— Пасквили про власть пишете?
— Никак нет! Только хроно-туристические очерки!
Кажется, и.о. фараона это заинтересовало.
— А-а-а, и про нас напишете?
— Именно так.
Решение было принято незамедлительно.
— Отпустите этого человека и дайте какую-нибудь медаль.
— Кгхм, — осторожно привлёк к себе внимание помощник фараона. — Ваше величество, есть медали «Лучший садовод Египта» и «Почётный казак Фаюма», какую именно вручить этому человеку?
— Хм. Обе. Достойным — достойное.
Не успел Иван Иванов и глазом моргнуть — он вообще старался моргать как можно реже — как с него сняли кандалы и вручили награды.
— Благодарю вас, уверяю, я этого не забуду.
— Да-да, я тоже.
Хнум-Хуфу Снофрувовича тем временем отвлекли каким-то иным делом, кажется, он выбирал себе младенца на обед, и поэтому к Ивану Ивановичу он вернулся не сразу и посмотрел на него с растерянностью.
— Кто этот человек, и что он здесь делает? — холодно уточнил у помощника и.о. фараона.
Иван Иванов снова назвался, не забыв упомянуть и недавно врученные награды.
— Кто его сюда пустил и зачем? — раздражённо спросил Хнум-Хуфу Снофрувович. — Как смеет этот червь отвлекать уши исполняющего обязанности фараона от государственных дел? Выпроводить прочь и никогда больше сюда не пускать! — убедившись, что его распоряжение немедленно приведено в исполнение, он повернулся к своему помощнику. — Оставлю уши на вас. Меня ждут более важные государственные дела.