— А всякие. Тут до нас скуфер работал, и починочная станция была.
— Так, так…
— Этой весной, как пригрело, гляжу, шмыгают в траве. Те, которые не из железа, потолще…
— Ну, ну?
— Тошка их стал ловить. А одна ка-ак прыгнет, ка-ак даст! Прямо в глаз стукнула.
— В глаз?!
— Ага… Только на глазу линза была. У Тошки зрение недальнозоркое, их для исправления поставили, она и слетела, а глазу совсем ничего…
Должно быть, выражение лица Горина напугало девочку.
— Нет, правда! — воскликнула она поспешно. — Честное слово, все обошлось рёвом, нам потому и не поверили…
— Совсем?!
— Ну… — Пальцем ноги она смущённо ковырнула землю. — Папа ходил, смотрел. Только проволоки скрытные, а взрослые все поверху смотрят, а меня папа не взял… Ну, Тошку отругали, что линзу потерял, и меня, что в таком месте играли, ещё врач приходил, мама с ним насчёт моих фантазий советовалась, лекарство давали… Ну и все.
Последние слева дались ей нехотя, она отвела взгляд, смотрела мимо Горина даже с каким-то равнодушием на лице, словно то, о чем она говорила, уже не касалось её. Горин слушал, не зная, как быть. Никакой Кант не задавал ему столь сложной задачи. То есть объяснение, конечно, было, даже не одно, но что толку! Понятно, родители знали девочку лучше, очевидно, они были правы во всем, нельзя же верить в очевидную дичь, и если бы не его, Горина, проклятая привычка к всеохватности и всепроверке…
— Ладно. — Он откашлялся, чтобы выиграть время и наконец решиться. — Вот пакость! Кстати, кто, кроме вас, сюда ещё заглядывает?
— Никто, — сказала она чуть удивлённо. — Ребят я предупредила, а взрослые сюда и так не ходят: зачем?
Действительно, зачем? Праздный вопрос? Мы сами избегаем тех мест, где вот так похозяйничали. Только дети снуют повсюду, только они везде находят что-то привлекательное и создают свой, отдельный от взрослых мир.
— Так! Где же этих “проволок” больше всего?
— Ой! — Она снова уцепилась за его руку. — Не надо…
“Не надо” — потому что она боялась за него? Или опасалась проверки своих фантазий? Горин заколебался. Гипотез, которые могли объяснить её рассказ, было три, и все, кроме одной, не лезли ни в какие ворота. А правдоподобную, ту же самую, что избрали родители, подтверждать не хотелось. Особенно когда на тебя смотрит гордая и упрямая малышка, которая только что доверила тебе свой мир. Тот странный, для взрослого труднопостижимый мир, в котором осколок стекла становится звездой, у тряпичной куклы взаправду болит животик, все превращается во все, глухая тень бурьяна оказывается преддверием сказочного леса, а проволока,
Но даже если тут не все фантазия, попробуй-ка отличи! Неважно, что девочка говорит искренне, что для неё все правда. “Разве в моем детстве, — спросил себя Горин, — не было времени, когда я не сомневался, что коряга в саду — живая, а небо — медное? А почему медное — этого мне вся мудрость науки не смогла объяснить”.
— Надо разобраться, — осторожно сказал он. — Ведь кто-то сюда может забрести? Такой же, как я, новичок… А тебя не окажется рядом.
Кажется, довод подействовал. Пальцы отпустили руку. Девочка глядела вопросительно, словно ждала чего-то — может быть, ещё каких-то слов. Кивнув ей, он скорым, уверенным шагом поднялся на бугор. Как бы там ни было, проверить не мешает.
Всюду рос цепкий бурьян, гуще в ямах, пореже на склонах, и там, где он не прикрывал глинистые оплывы, почва уже дышала сухим печным зноем. Нигде не было ничего особенного. Глаз уколол звездчатый блеск двух-трех осколков спектролита, в дальней яме истлевал распотрошённый блок полихордового движителя, матово синели пятна когда-то пролитого тиопсина. Носком ботинка Горин поддел какую-то ржавую железяку. Скукой веяло от этого места, и было тихо тишиной запустения.
Внезапно к тени его коренастой фигуры бесшумно подкатилась другая, тоненькая. Горин обернулся в досаде.
— Ты здесь зачем? Я, кажется…
— Во-первых, вы ни словечком не запретили. — Её глаза смотрели обиженно, с вызовом, даже зло. — Во вторых, вы так ходите…
Угадав его намерение, она отпрянула.
— Не словите! Думаете, я ничегошеньки не понимаю?
Мысленно Горин обругал себя. Строго-настрого не запретив ей следовать за собой, он тем самым дал ей понять, что не верит в опасность. И шёл он в самом деле небрежно. И конечно, по мнению девочки, смотрел поверхностно. Как папа. Она, несомненно, тотчас представила, как чужой дядя, которому она доверилась — вынуждена была довериться, — ничего не сыскав, станет утешительно гладить её по головке и противным голосом убеждать, что фантазии все-таки надо отличать от реальности. Её воображение живо проиграло эту пытку. Что тут страх перед “проволоками”!
Теперь её прогнать было нельзя, невозможно…
— Ты права. — Горин вздохнул. — Конечно, с тобой куда легче найти эту дрянь. Но, понимаешь…