ЯНКА. Трудно такому благородному паничу за этакую черную работу браться.
ГАНУЛЯ. Какой там он благородный! Я сама с евоным батькои- люди деревенские. Мой покойный хозяин жил при родителях на маленьком наделе. Один еще так-сяк умещался в семье, а как оженился, дак и не хватило обоим места. Тогда мы взяли и пошли сюда в Менск шукать службы. Сперва было вельми тяжко, а потом ничего. Я стирала людям белье, а он пристроился в окружном суде: был там при вешалке и курьером. А, известно, в суде: народу всякого приходит много, да пока там кто доберется до высшего начальства, начинать должен с самого низу. Потому нужды большой мы не знали, и даже хлопца своего через всякие там науки до чиновника довели Опосля мой помер, вечный ему покой, а я осталась одна со своим Микиткой. Так что, как видите, никакого благородства немашака Янка. А я сперва думал иначе. Он же — ого! Так всегда хочет себя подать, ну ровно губернатор.
ГАНУЛЯ. Это, видно, он насмотрелся, когда служил в губернаторской канцелярии регистратором
ЯНКА. Вот оно что! Ну, это не беда. Коль он родом, выходит, из селян, то никакой работы не должен чураться, особливо должно его потянуть туда, откуда вышел — на вёску, где столько поля нетронутого лежит. И сдается мне, что его туда потянет.
ГАНУЛЯ. Не тянет его и туда, мой соколик, ой, не тянет! Старик скопил было лишнюю сотню, намерился кусочек земли с хатой купить, да не успел. А ему, своему Микитке, сколько я ни вдалбливала, чтоб справдил батькову задумку,— не послухал. Теперь ни земельки с хатой, ни грошей... А у меня уже старость на носу. Как подумаю, что беда снова прижучит, что снова доведется людям белье стирать, дак аж руки вянут от горькой печали.
ЯНКА. Э, теточка! Не так уж все плохо, как вам кажется. Устроится ваш Микитка со временем, ума-разума наберется. Он же еще молод у вас.
ГАНУЛЯ. Да, известно, молод, совсем еще молод. Оно, видно, ни к чему, этакие нарекания от родной матери, но подчас, как подступит что-то такое, дак и говоришь, и говоришь; сперва полегчает на сердце, а потом и жалеешь. Он же мое родненькое дите, да один, как тот василек в жите.
ЯНКА (в сторону). О, таких одних-единственных у нас много, да только они не васильки, а проклятый сорняк на нашей бедной земле! (Расхаживает по комнате.)
Явление II
Гануля — Янка — Микита
МИКИТА (входит с покупками). О, меджду протчим, и профэссор у нас! Здрасьте!
ЯНКА. Моему квартирному хозяину низко кланяюсь! Кроме того, позвольте, пане регистратор, поздравить вас с именинами. Желаю вам надеть петлицы коллежского асессора.
МИКИТА. Благодарствую, меджду протчим, благодарствую! Вель- ми меня тешит, что вы об этом не забыли. Я б хотел, чтоб и через год мы в этой квартире проздравлялись.
ЯНКА. Об этом трудно заранее договариваться, потому как вскорости я совсем выезжаю из Менска в деревню.
ГАНУЛЯ. Как же это, пане наставник? Мы уже так к вам привыкли, что мне сдавалося, никогда не разлучимся.
ЯНКА. Там, в деревне, я нужнее, чем тут, а к тому же — я не люблю город: очень тяжелый в нем воздух.
МИКИТА (Гануле). Меджду протчим, мамаша, соорудите закуску, это ж скоро и гости соберутся. (Ставит на стол поллитровку).
ЯНКА. Эге! И поллитровка. А говорят, невозможно достать.
МИКИТА. Все можно, только осторожно.
Гануля собирает покупки.
Вот тут селедцы, вот — лучок к ним, а вот сало... а тут... меджду протчим протчим — килечки... Пальчики гости оближут.
Гануля с покупками выходит.
Явление III
Янка — Микита
ЯНКА. Знатный, я гляжу, бал у вас будет.
МИКИТА. Ну а как же! В нашем чиновницком состоянии иначе не можно. Как чуть в чем замелочился, дак и почнутся всякие суды да пересуды; один станет говорить, что по службе получил понижение, другой — что в карту продулся, а третий — что сквалыга, а это — хуже нет, и так пойдет писать губерния,— не оберешься. Положение, меджду протчим, пане мой, обязывает.
ЯНКА. А вы плюнули бы на то, кто что скажет, да и жили бы по своему разумению. Притом, какое тут к черту чиновницкое положение, когда оно уже и впрямь лежит, да как еще лежит — как трухлявая колода!
МИКИТА. Меджду протчим, это оно лежит так себе — до поры, а потом вздрогнет и подымется.
ЯНКА. Жди, бабка, Петра!.. Покуда это ваше положение восстановится, вас самих черви источат. Да и объясните мне, будьте добры, кому и зачем оно надобно, это ваше из мертвых вставание? И кому какую пользу вы приносили, когда еще стояли?