Первые дни в лагере бородачей Игорь чувствовал себя, как на необитаемом острове. Где-то там, за горами и тайгой, осталось все, что волновало его. Дробно стучали топоры, тяжело падали на землю спиленные деревья, раня сучьями своих соседей и калеча кустарник, глухо бурчал стремительный Сисим, ворочая камни. В горах началось таяние снегов, и речка вспухла, заметалась, заревела...
Работали бородачи от темна до темна и выматывались так, что, по словам Проньши, «рады были месту», валясь на нары. Но никто не возмущался и не роптал.
Игорь подносил бревна, обрубал сучья, пилил жерди для ряжей. К труду он был привычен. В цехе стоял у станка. Не раз с товарищами по заводу выезжал в подшефный колхоз копать картошку. Много сил и времени отдавал тренировкам. Однако, если бы не спортивная закалка, едва ли Игорь смог выдержать этот сумасшедший темп. Но зато ему приятно было чувствовать, что он ни в чем не уступает бородачам. Савостин как-то удовлетворенно заметил, поглядев в его сторону:
– А парняга-то замешан круто!
...Вечером он сел писать письмо домой и не узнал своего почерка. Пальцы, как чужие, скрючились, будто зубья у граблей. Кисти ноют. Последние три часа перед концом работы Игорь долбил скалу отбойным молотком, почти не разгибаясь, – старался не отстать от Проньши. Этот невозмутимый увалень работал будто не спеша, с прохладцей, но успевал сделать больше других. Бригадир никогда его не поторапливал. Что-нибудь приговаривая, Проньша тесал и тесал бревно за бревном или отковыривал такие глыбы, которые надо было втроем сталкивать с места.
– Ты приглядись к камушкам-то поначалу, – поучал он Игоря. – Они только с виду гладкие. А сыскать трещинку у каждого можно. Вот в нее и бей, оно легче будет.
А Савостин работал всегда горячась, распаляя себя. Если движения у Проньши были рассчитанными, экономными, то Семен бил со всего плеча даже там, где можно было ударить и вполсилы. Он весь так и сиял, наслаждаясь делом, горел в азарте.
Еще в поселке Игорь заметил, что все относятся к бригадиру бородачей с уважением, хотя к этому уважению примешивалась порой какая-то странная ухмылочка. Так иногда с боязливым восхищением смотрели в деревнях на ученого медведя, где-то в глубине души опасаясь, не выкинул бы он чего.
Савостин был симпатичен Игорю. И в то же время Стекольщикова раздражало, что Семен покрикивает на ребят, как на работников, а по тайге расхаживает, как по собственной усадьбе. «Вот из таких, наверное, раньше и вырастали в Сибири промышленники и купцы-воротилы», – думал Игорь.
Раз пошел он за бревном и на какую-то минуту помедлил, не зная, с какого конца за него взяться. Бревна были тяжеленные – только что сваленная лиственница. Она будто из чугуна отлита.
– Чего ты шеперишься, чучело! – сердито зашипел вдруг за спиной у Игоря бригадир. – Хватай вон то полешко, оно легше.
А сам сграбастал бревно, у которого стоял Игорь, взвалил нa загорбок, крякнул и засеменил к речке.
Каждый день Стекольщиков выматывался так, будто по меньшей мере четыре матча подряд сыграл. А Венька как-то начал вечером разуваться, привалился к стойке палатки и заснул сидя, да так и проспал бы до самого утра, не разбуди его ночью пёс Рекушка. После работы бородачи, как подкошенные, валились на нары, засыпая в ту же минуту.
А тут еще начался дождь. Унылой и мрачной стала тайга – глаза бы ни на что не глядели. Земля раскисла, под ногами хлюпает грязь. Даже камни и те, казалось, насквозь пропитались влагой. Отяжелевшие черные тучи застряли в горах, и даже ветер не в силах был выгнать их оттуда.
Однажды вечером все пришли в палатку промокшие насквозь, измазанные в глине. А печурка одна – подсушиться негде. У костра на улице под дождем не подсушишься – один бок сохнет, другой мокнет.
Семен почувствовал перемену в настроении ребят.
– Я людей обнадежил? – внушительно произнес он, когда все разлеглись на нарах. – Обнадежил! Советовались мы между собой перед этим? Советовались! Стало быть, надо не опростоволоситься. Так или нет? Душа винтом, а мост изладим!
Прений не было.
– Эх, лешак тебя задери, опять морошно! – проворчал утром Савостин, выходя из палатки.
Сеял мелкий, нудный дождик. Деревья намокли, все вокруг почернело и выступало, как на мутном фотоснимке, передержанном в проявителе. Деревья нахохлились и выглядели сердитыми, будто повздорили,