Очень ответственным оказался этот первый пробный рейс! Особенно важно, что Пашу не притянули домой на буксире, а она вернулась сама да еще с грузом. Это оценили по достоинству. Назавтра утром в гараже уже никто не подтрунивал, глядели уважительно: как-никак, проявила характер!
Бежали дни, как километры на спидометре. Паша водила машину все увереннее и увереннее. В свободное от рейсов время что-то меняла в ней, подправляла, поломки в пути получались реже и реже, будто и в самом деле омолаживался старый ГАЗ под ее рукой.
Но, как и в первые дни, почтительно сторонился Пашин ГАЗ перед мощными ЗИЛами, самосвалами. Это Паша твердо держала данное себе слово: тише едешь – дальше будешь. Так оно зачастую и получалось. Обгонит ее шофер-лихач, озорно рукой помашет, а потом Паша его же из кювета и вытаскивает.
Однажды на дороге остановил ее незнакомый парень:
– Помоги, друг! – взмолился он, но, увидев девчонку, отпрянул: – Да что с тебя толку?
Паша не обиделась. Подошла к заглохшему «уралу». Парень нехотя сказал, что заклинило мотор.
– Вот так, дальше не едет.
– Спускай воду, я тебя протяну, может заведется, – предложила Паша.
Тот к кранику, а в радиаторе воды – ни капли.
– Эх ты, шофер, – возмутилась Паша. – У тебя не мотор заклинило, а мозги твои. Без воды ехал, перегрел мотор.
Подцепила Паша на буксир «урал», километра два протянула, пока не остыл мотор. Рядом река. Пробили лед, заправили машину водой. Паша вытащила из кармана пачку горчицы. Горчица и соль для протирания стекол всегда при Паше. Подала парню.
– Всыпь в радиатор, а то, может, он у тебя течет. А с горчицей до дому доедешь.
– Откуда ты такая? – удивился парень.
– Я? Я с Крола, – гордо сказала Паша.
Таня, Пашина подружка по комнате, пожимает плечами: «Что за работа? День – в пути, ночь – в пути, снег, грязь – лезь под машину!».
Как сказать в ответ, как объяснить, что в каждом деле есть своя красота и притягательность. Конечно, об этом не расскажешь словами, это самому почувствовать нужно. Вот шоферы понимают друг друга без слов. Они и Пашу очень хорошо понимают. Придет Паша в столовую, ребята расступаются: «Проходи, проходи без очереди. Ты у нас одна!» Нужно что-то сменить в машине, рессору там, тормозные накладки склепать, – помощники всегда находятся.
Уезжала Паша из дому, соседи приговаривали: здесь ты со своими, а как-то среди чужих придется? А вышло, что чужие-то стали вроде родных.
Еще году не прошло, Паша троих подружек замуж отдала. И каждой уступает комнату. А сама все одна-одинешенька. Ребята поначалу недоумевали: «Скажи, какая гордая!». А теперь привыкли. Знают, что Паша выберет себе жениха самого красивого, самого работящего и обязательно шофера.
Не так давно среди тайги попросился к Паше в кабину какой-то старый дед.
– Смотри, совсем молодой еще, безусый, а уж на такой ответственной стройке! – удивился он.
Паша помалкивала. Дед был словоохотливым и больше говорил сам, чем спрашивал.
– А ты ведь не парень, ты ведь девка?! – вдруг спохватился он испуганно. Паша рассмеялась.
– Вот что, милая, – попросил дед. – Ты меня высади-ка, я тут сам дотопаю, мне уже недалече.
И пошел ведь пешком!
Все было так, как должно быть на торжестве, посвященном отправлению первого поезда: оркестр, улыбки, митинг и туго натянутая красная лента перед тепловозом, нарядно убранным в кумач и еловые ветки.
Надя Гусева, притоптывая и потирая варежкой нос, неуважительно синеющий при всем этом празднестве, стояла у красной ленты, чтобы подхватить ее, как только она будет разрезана. Она прислушивалась к митингу, шумевшему на перроне, но, откровенно говоря, лишь затем, чтобы не прозевать момент, когда митинг будет закругляться. Ей нужно было быть начеку, чтобы хлынувшие к ленте люди не оттеснили ее в сторону, как это случилось с ней неделю назад на Кроле, когда забивали «серебряный» костыль. Там ей не досталось ни «серебряного» костыля, ни символического ключа от знаменитого Крольского тоннеля. Ключ увезли в Москву, в Политехнический музей, а запасной костыль, который ей пообещали передать из рук в руки после традиционной церемонии, куда-то бесследно исчез. Вечером она уговорила ребят подменить забитый костыль, но, когда они в потемках, срываясь с откоса и увязая по пояс в снегу, добрались к нужному месту, все четыре «серебряных» костыля были уже кем-то взяты на память.
Все это для нее могло обернуться трагедией. Красноярскому музею грозила опасность вообще остаться без экспонатов о столь волнующих событиях на стройке. О том, что грозило лично Наде, она боялась и подумать.