— Я заметил, что их стало меньше, — Баки очертил пальцем бугристые линии шрамов. — Вот здесь и здесь. И правое плечо… только пулевые и… это нож?
Баки коснулся тонких белых росчерков под рёбрами. Накрыл их ладонью. Он уже давно изучил расположение каждого рубца, отметины, оставленной смертью как напоминание о том, что Брок снова сбежал, чудом увернувшись от её косы, и следующий раз точно будет последним, ведь дамы совершенно не умеют ждать.
Тысячу раз Баки спрашивал о прошлом Брока, настоящем, которое остаётся вне их реальности, о его жизни, о том, кто он вообще такой, и столько же раз получал в ответ острый оскал, шутку, от которой так и веяло плохо скрываемой горечью и одиночеством, и поцелуй. Казалось, что там, откуда с таким трудом каждый раз Брок прорывался в их мир, у него не было ничего, он не жил, лишь вынужденно уходил поднакопить сил, чтобы остаться хоть на мгновение дольше.
— Таковы правила, малыш, — ответил Брок на самый первый вопрос о том, почему он уходит, сбегает, стоит рассветным лучам высветлить посеревшее небо на востоке. — Нельзя вмешиваться, а я не смог тогда молча наблюдать.
— То есть ты рядом был ещё до нашей первой встречи?
Брок не ответил, лишь коснулся губами ладони левой руки и вновь пропал, истаял туманной дымкой.
И Баки поднимался, доставал из-под подушки новое послание от Стива, касался губами исписанных листов, прятал их, натягивал форму и снова шёл в бой, надеясь вечером услышать в голове голос Брока.
Он и правда был удачливым снайпером. Вражеские стрелки будто бы и вовсе не замечали его, смотрели сквозь. Он мог спокойно пройтись по краю окопа, заглянуть вниз через плечо и уйти незамеченным. И это не казалось чём-то странным или неправильным, ведь он знал, что на его левом плече сидит личный демон, способный и не на такие выкрутасы, лишь бы уберечь от какого-то совершенно пиздецового будущего, о котором он, правда, и не очень-то хотел знать, раз оно делало Брока таким невероятно одиноким.
— За Баки Барнса! — кричали бойцы его полка, поднимая в редкие спокойные минутки за него кружки с чаем.
— За Брока Рамлоу, — шёпотом вторил им Баки, кожей ощущая насмешливое довольство своего демона-хранителя.
А потому очень удивился, не услышав привычного «подъем, боец» за полчаса до побудки, не ощутив незримого присутствия. Спина будто бы мёрзла, да и сам Баки чувствовал себя растерянным, выброшенным на берег.
Заглянув под подушку и не обнаружив письма от Стива — там всё так же лежали сложённые вчетверо листы, что он сам оставлял, — Баки заволновался сильнее. Бывали, конечно, моменты, когда Брок мог пропасть на несколько дней, не отвечать, не вставлять ехидные комментарии, но какая-то его часть все равно оставалась с Баки, ощущалась твёрдой ладонью на плече. Сейчас же он в палатке был совершенно один.
Брок не отозвался и тогда, когда полк Баки взяли в кольцо.
Первые сутки никто не понимал, что происходило. Их куда-то вели в полном молчании. Не было ни окриков, ни приказов на ломаном английском. Солдаты «Гидры» были похожи на роботов из фантастических фильмов, на големов, вылепленных из глины. Они молча маршировали вперёд, выставив перед собой странные винтовки, и ни у кого из пленных даже мысли не возникло, что можно бежать. Баки, как и все, брёл, заложив руки за голову, не поднимая взгляда, брёл и звал на помощь, стараясь докричаться, дотянуться до Брока, хотя бы сообщить, что он жив, что попробует как-то выбраться… чтобы они не верили похоронкам.
Когда лес расступился, Баки готов был поверить в любые, даже самые невероятные россказни об отрядах многоглавого чудовища Фюрера. Гидру боялись едва ли не сильнее основных войск противника. Шмидт пугал даже союзников, что уж говорить о противнике.
— Здравствуй, малыш, — раздалось едва слышное, когда Баки уже практически подошёл к краю.
Он не понимал что с ним делали, для чего гоняли вокруг бараков, что за препараты кололи, когда он уже не мог сопротивляться. Было бы проще, окажись он среди сотен таких же горе-пленников в одной из душных маленьких камер, голодая, выходя на свет только под дулами автоматов. В его отдельной просторной камере света было даже слишком много. Казалось, он бил отовсюду, выжигая любое подобие тени. Баки не мог спать. Сколько он ни закрывал глаза, сколько ни наматывал на лицо подранную рубашку, свет был везде.
— Ну же, малыш, — горячего лба коснулись прохладные ладони. — Ш-ш, я здесь, я с тобой.
Баки со стоном подался вперёд, вжался лицом в живот Брока, обхватил его руками, чувствуя, как горло саднит от едва сдерживаемого крика, мольбы забрать его отсюда куда угодно, пусть даже в ад. Но говорить не получалось. Слова застревали в гортани, вырываясь из глотки сиплым неразборчивым шёпотом. Брок подхватил его на руки, прижал, укрывая голову собственной курткой.
— Прости, малыш, не хватит у меня сил забрать тебя отсюда. Я даже грёбаный свет погасить не могу.
Брок ещё что-то говорил, но Баки не слушал, не слышал. Ему хватало ощущения сильных рук на плечах и под коленями, знакомого ритма сердца, успокаивающего, убаюкивающего, обещающего всё наладить, выправить, пусть даже и не сейчас, но скоро, совсем скоро сделать так, что всё будет хорошо. Брок не давал каких-то обещаний, не уверял что они справятся, не просил ждать, он просто был рядом, касался губами ноющего виска, снимая выматывающую монотонность головной боли.
— Сколько я ни бьюсь, ни черта не меняется. Ты снова здесь, он снова… сука-судьба не сдаётся, — выдохнул Брок, устроившись в углу камеры, но так и не выпуская Баки из объятий.
— Причём здесь судьба? — спросил он, не открывая глаз, не поднимая голову с плеча.
Баки казалось, что ему не обязательно смотреть в глаза Броку, нет нужды искать проявления эмоций. Он и так мог с точностью до ста процентов рассказать о всей той незнакомой ему боли в желтых глазах, беспросветном одиночестве, изрезавшем лицо ранними глубокими морщинами, жёстких губах, сжатых в тонкую линию. В Броке было слишком много обреченности, непонятного фатализма. Будто бы он всё это и так видел, знал до последней секунды, что скажут или сделают они со Стивом, куда повернут их дороги, и совсем ничего нельзя изменить.
— Так уже было, — хрипло подтвердил Брок все нелепые вроде бы догадки.
Баки вскинулся, глянул непонимающе, но Брок не шутил, не обманывал, с таким лицом невозможно врать.
— Там, откуда я, всё это… — он обвёл взглядом просторную камеру. — Уже было. Там был ты, вскрытый на хирургическом столе, с электроникой вместо мозга с… — он сбился, коснулся губами левого плеча. — Ты там не человек, давно уже не человек. Существо, не способное на эмоции, только животные инстинкты. Там Стив выжжен до донышка борьбой против всего мира, исковеркан им и… мной, моим выбором. Раздавлен тем, что сделали с тобой. Он там тоже скорее функция, а не человек.
Сглотнув, Баки отстранился, сел напротив. Сейчас свет почему-то так сильно не мешал, не бил в глаза, не давая толком рассмотреть окружение, он будто бы обтекал Брока, не отражаясь от него, лишь высвечивая общие черты лица.
— А ты? Что в твоём мире с тобой?
— Меня там нет, — криво улыбнулся в ответ Брок. — Я умер. Или хотел умереть, но данное посмертие оказалось хуже самой смерти, — он отвернулся, отчетливо скрипнув зубами. — Юная ведьма вернула мне жизнь, дала силы, о которых я не просил. Возможность понаблюдать за тем, что я сделал с тем кого… любил.
— Стив?
— Да, за Стивом. За его гибельным полётом вниз, очередным полётом. Раз за разом прокрутила для меня плёнку его одиночества и дала возможность прийти сюда, посмотреть, как всё это началось, — Брок ласково коснулся чуть дрожащими пальцами лица Баки, очертил скулы, нос, подбородок. — Познакомиться с тобой живым, настоящим. И я не смог остаться в стороне, хотел изменить ваш мир, переписать вашу судьбу. Пусть даже…