Я никогда не видела своего отца. Мы жили вдвоём с мамой в маленькой однокомнатнной квартире. По вечерам любили сидеть на балконе, глядя, как солнце медленно опускается за крыши домов, окрашивая их во всевозможные оттенки заката, могли часами говорить обо всём на свете, запивая молоком маленькие булочки с корицей, и были счастливы в нашем тихом, небогатом мирке.
По утрам я просыпалась под звуки радио. "Начинаем утреннюю гимнастику!" - бодро говорил диктор и я, вскакивая с потели, распахивала окно и, вдохнув тёплый, сырой или морозный, но всегда по-особому свежий воздух, вливалась во многочисленные ряды заботящихся о здоровье нации граждан великой страны. В квартире вкусно пахло белым хлебом, поджаренным в масле, и свежезаваренным чаем - наш с мамой любимый завтрак. Я, прошлёпав босиком на кухню, целовала маму в щёку и, обжигая пальцы, хватала только что снятый со сковороды, хрустящий, с корочкой цвета карамели, кусочек. Откусывала от него и долго держала во рту, как будто старалась навсегда запомнить неповторимый вкус детства.
Почему-то по утрам время мчалось со скоростью света, и я, наскоро побросав учебники в портфель, уже на ходу поправляя складки на коричневом форменном платье и "крылышки" на фартуке мчалась в школу. Моя жизнь была необычайно светлой, беззаботной и лёгкой. Позже я поняла, что всё это было создано мамой. Иногда, просыпаясь по ночам, я слышала, как стрекочет швейная машина, и знала, что моё новое платье будет готово к празднику. По утрам меня всегда ждал завтрак, днём я доставала из холодильника обед из трёх блюд, а по вечерам мы с мамой сидели на балконе и обсуждали новинки мировой литературы, наслаждаясь вкусом свежевыпеченных булочек с корицей... До сих пор не могу понять, как маме удавалось успевать всё.
Она была необыкновенным человеком, моя мама. Ради меня отказалась от многого в своей жизни. Всегда мечтала о науке, но работала обычным врачом-терапевтом в одной из поликлиник города, чтобы побольше времени проводить со мной. Жизнерадостная, лёгкая на подъём, готовая помочь, мастер на все руки, моя мама притягивала к себе хороших людей. Она заботилась о своих пациентах, отдавая им частичку своей души, не занятую мной. Маме часто дарили цветы в знак благодарности. В такие минуты её лицо озарялось внутренним светом, и она говорила: "Значит я на своём месте, раз приношу пользу людям".
В нашей жизни было всё, но никогда не было мужчины. Мы могли говорить обо всё, но никогда о моём отце. Я не решалась спросить, а мама ничего не рассказывала. Лишь однажды, рассматривая мамины студенческие фотографии, я, увидев на одной из них рядом с мамой высокого, темноволосого парня, робко спросила: "Это твой друг?" Мама улыбнулась: "У меня было много друзей". Но в глазах её мелькнула искорка грусти. Она захлопнула альбом, поставила на проигрыватель пластинку и сказала: "Давай сегодня испечём пирог с черникой". Потом мы, перепачкавшись в муке, под звуки маминого любимого джаза пекли на кухне пирог, вдыхая аромат тёплого бисквита и протёртой черники. Вечером мы необычайно долго сидели на балконе, наслаждаясь теплом июльского вечера, пронизанного терпким запахом тополей, сладким ароматом липового цвета и ощущением полного счастья.
А потом мама начала угасать. Медленно и тихо. Она оставалась такой же весёлой, бодрой, но стала чуть реже улыбаться. Однажды, вернувшись из школы, я застала маму дома. Она лежала на диване и, кажется, спала. Такого раньше никогда не случалось, чтобы мама спала днём. Я тихонько прошла к шкафу, боясь разбудить её. Но мама открыла глаза, быстренько поднялась и, смущённо улыбнувшись, сказала: "Что-то я задремала. Наверное, к дождю".
В этот день ужин я готовила сама. Два пустых стула на балконе с изумлением выгнув спинки, смотрели на закат. К вечеру у мамы поднялась температура, и она тихонько лежала, свернувшись калачиком под тёплым пледом. И только тогда я заметила, какой маленькой и худенькой она стала. Я присела рядом и поцеловала её тонкую руку с прозрачной кожей, через которую были видны синие жгутики вен. "Мама, что с тобой?" - хотелось спросить мне. "Простудилась, наверное", - тихо сказала она. А в глазах у моей отважной мамы застыл страх.
А ночью мне впервые приснился отец. Высокий, широкоплечий, темноволосый и очень молодой. Как парень на маминой студенческой фотографии. Мы шли по лужам, и он крепко держал меня за руку. От ощущения его сильной тёплой ладони страх и отчаяние уходили, и становилось спокойно. Я подняла голову и увидела маму, сидящую на проплывающем низко над землёй белом облаке. Она счастливо улыбалась и махала нам рукой.
Я не хочу и не могу описывать все тревоги, ожидания у дверей врачебных кабинетов, когда волнение сковывает льдом недавно ещё горячее сердце и остатки надежды медленно тонут в тёмных пучинах страха перед неизбежным. Мне трудно говорить о том, как плохо чувствовала себя мама после химиотерапии. Но она стойко переносила всё, борясь за каждый день жизни. Она не могла оставить меня одну.