— Не будет!
— Пускай… — Спор его тяготил, выматывал. Запахнул полы плаща, зябко и отрешенно проговорил: — Зато сейчас мне ваш рай не к спеху.
— Вот ты какой, — прошептала Евдокия. — Таким, как ты, и конец войны был не к спеху.
— Вон куда хватила! На фронте я был.
— А кем стал? И сына моего хочешь…
— Все перепутала, все перевернула! — зло прервал Анисим. — А что тут не понять? На свете только я да сын. Никого больше нет!
Евдокия не столько поняла смысл последних слов, сколько угадала безысходную его тоску. И уже подкрадывалось к ней непрошеное сострадание.
— Врешь ты. Не из-за Матвея приехал. Завидуешь теперь людям… Нагреб денег, насытился ими, а душа высохла…
— Дура! — фальшиво рассмеялся Анисим. — Мог бы и не говорить!
— Лучше бы не говорил… лучше бы не приезжал, — печально сказала она.
Гость напряженно думал. Наверное, не заметил, как сказал вслух:
— Как же теперь?
— Уезжай. Не к добру ты здесь.
— Опомнись! — испуганно взмолился Анисим.
Твердо повторила Евдокия:
— Уезжай! Уезжай, пока беда не стряслась!
Он встал, привлек ее к себе.
— Ну, что ты на меня?.. Верно, тоскливо мне. Прости…
Она отвела его руки.
— Про Матвея забудь. Боюсь за него. — И уже деловито: — Пойдем в избу. Заберешь чемоданы-то.
— Сейчас?! — не веря, спросил он.
— Сейчас. Уезжай добром.
В землянке Анисим долго о чем-то думал. Евдокия молча ждала. Тогда он наполнил до краев стакан — в дрожащих руках водка выплескивалась через край — выпил, как воду. Бутылку засунул в карман.
— Вот что… Пускай вещи побудут здесь. Куда с ними ночью? А сам мешать не буду. Перебьюсь где-нибудь до утра… И ушел в темноту.
Евдокия потушила свет. Хотела снять новое платье, но на миг присела к столу, да так и не встала до утра. Наверное, задремала, потому что зябкий голос повторял и повторял у окна: «Дуня, вынеси стаканчик в последний раз»… Очнулась, вспомнила, как дрожали руки у Анисима, и теперь поняла причину его недуга. Не ответила. А он, несмотря на жажду, не решился постучать в окно, ушел. В Евдокии вновь шевельнулась жалость. Но прислушалась к ровному дыханию сына и твердо решила: больше не переступит их порога Анисим.
…И не переступил бы, но утром внесли его в избу, синего и уже окоченевшего, мужики с конного двора. С рассветом конюх Симон Богаткин хватился своих вожжей и с руганью стал разыскивать по двору, пока под навесом не наткнулся на их страшного похитителя.
Трудно было Матвею понять смерть отца. Мать переживала ее недолго, но до похорон плакала много, и сын верил ее печали. Поэтому и не решался спрашивать в трудную минуту, а сама она объяснила коротко и неохотно:
— Намотался отец по белому свету — жизнь немила стала… Да не нам, сынок, его судить…
Угощение пригодилось на поминках.
Соседка Ольга в пьяной жалости говорила Евдокии:
— Вот и ты, подруга, вдова.
Евдокия удивилась: только теперь она стала вдовой.
Через неделю после похорон насмелилась она заглянуть в чемоданы покойника. В белье — а там было и другое: старинный чайный прибор, кожаное пальто, миниатюрные счеты с янтарными костяшками, справочник по садоводству и еще много неожиданных вещей — она нашла деньги. Их было много. Не пересчитывая, переложила их на дно сундука, где хранила семейное добро.
Долго о них не знал Матвей. И случилось так, что деньги Анисима так и не были никем сосчитаны.
8
Последнюю весну друзья были вместе. Да в заботах не приметили, как прежде, ее приход: не прислушивались к веселой капели, не ласкали руками серебристые почки вербы, не радовались первому грачиному гомону. Может быть, где-то под лебедиными облаками раньше времени раздался трезвон жаворонка и на редкость дружно пролетели гусиные стаи — не приметили.
Устала мать принуждать Ваську сидеть за книгами — все равно парню скоро приниматься за работу, а тот (ну, не богаткинская ли порода!) вдруг добровольно взялся за ученье, да так, что и на сон не хватало времени. Готовился к экзаменам.
И механизаторов торопила весна: готовили машины в поле. Васька только еще поднимался с постели после короткого сна, а Матвей по утреннему заморозку уже спешил в мастерские. За день сильно уставал и после работы не очень старался смыть с себя маслянистую грязь. Но вот ремонт окончен. Парень отмылся в бане и погожим утром отправился на работу в новой спецовке.
Тракторы пора выводить со двора ремонтных мастерских. Их трубы дробно гудят на низкой ноте. Разгоряченные моторы, еще не припорошенные пылью, лоснятся маслом на солнце.