— Не нам ли?
— А кому же? — сердито ответил Симон Богаткин.
Симон так и не мог сегодня объяснить своей жене, почему должен был идти строить дом молодому Шмелеву, когда подросший боров на днях развалил единственный сарайчик на дворе, и теперь борова на ночь загоняли в соседский хлев. Как можно было понять непутевого Симона, если он после работы, не поев (за что кормить тунеядца?), взял топор и отправился батрачить по своей воле?
Как зачарованная, смотрела Евдокия на спорую работу мужиков.
— Ты там скороварку сваргань, что ли… — Симон голодно проглотил слюну.
— Сейчас, сейчас! — спохватилась она.
Побежала было в землянку, но ее остановил дядя Егор. Весело предупредил:
— Сегодня, хозяйка, со своим пришли — неожиданно получилось. — Показал на две увесистые сумки в провале окна. — Там все припасено… А в другой раз соображай уже сама!
Но скоро на дворе все-таки задымил костер из свежей щепы, запахло варевом. Мужики оживились. Повеселел Симон.
Подошли вдовы. Молча, завистливо смотрели на дружную работу. Какое все-таки чудо — эти мужики! За вечер вполовину срублены стены! Потом зашли во двор и нашли там дело. И они присядут с мужиками на сумеречном приволье, только ничего их не тронут.
Матвей подкатывал бревна, помогал поднимать их. Когда оставался без дела, чувствовал себя стесненно. Все почему-то делали вид, что легко обойдутся без него. Поэтому обрадовался, когда дядя Егор объявил:
— На сегодня — шабаш, ребята!
И тотчас голос матери:
— К столу, мужички дорогие.
Соседка вынесла воду в ведре и чистое полотенце.
Мужики мыли руки, степенно подходили к столу посреди двора. Минута была торжественной.
Только Симон не ко времени стучал и стучал топором. Хотел ли показать свое усердие перед долгожданным ужином, а может, само усердие было для него сегодня приятным. После нетерпеливых окриков отложил топор в сторону. Важно сказал:
— В работе я горячий! Только чтоб ситуация была.
— Ситуация на столе, — сказали ему.
— Я не про то! — обиделся конюх. — А про то, что все вместе. И Матвейку хочу уважить. Это супруга моя, нечистая сила, не понимает!
Сели за стол, разобрались с тарелками, стаканами. С краешку пристроились соседки. Из-за нехватки места на столе чашки с варевом они держали в руках.
Дядя Егор поднял стакан.
— С зачином!
— Ой, не верится! — сияя, сказала Евдокия.
— Сделаем! Как пить дать — сделаем! — крикнул Симон и выпил первым.
Матвей не засиделся за столом: поев, прилег за землянкой.
Трактористы пили дружно, деловито. Не давали скучать вдовам, но больше говорили о своих механизаторских делах.
Евдокия с неприятной для сына пьяной угодливостью надоедала дяде Егору:
— Уважил ты меня, Егор Степаныч, честно говорю — уважил! Из-за Матвея, но уважил… И Матвей того стоит. Ей-богу стоит!
— Стоит! — весело соглашался старый тракторист.
— Из-за Матвея ли? — добродушно усмехнулась соседка.
Евдокия обиделась.
— Ты молчи, Ольга. Я знаю, что у тебя на уме. Егор Степаныч — человек сурьезный… А если хочешь знать, ни копейки ни у кого не попрошу! Вот как!
— Где уж…
— Не попрошу!
Матвею казалось, что все говорили искренно, добродушно и только мать, возбужденная радостью и хмелем, несла какой-то хвастливый вздор. Невольно прислушивался к ее голосу и досадовал.
А Симон вдруг прослезился и клятвенно обещал всем вдовам поставить новые дома.
Мимо Матвея пробежала соседка. Скоро вернулась, держа руку под фартуком (на столе еще оставалось, но того и мужикам было мало).
Пришла жена Симона, Настасья, сердито вытащила из-за стола супруга и, ни на кого не взглянув, повела домой непутевого. А незаметно появившаяся молодуха тракториста Пашнина своего не увела, а очень скоро запела что-то веселое и пошла в пляс вокруг стола. Затопал тяжелыми сапогами вслед за молодой женой Пашнин, и уже за столом остались только дядя Егор да притихшая хозяйка. Заливистый голос молодухи был лучше гармони.
В деревне зажигались огни. Нащупывали крутые спуски к селу автомобильные фары. Где-то настойчиво мычала неподоенная корова.
Матвей отвел мать в избу. Дядя Егор разлил остатки в стаканы, объявил:
— На дорогу!
Первым вышел со двора в обнимку с молодой женой Пашнин. За ним потянулись остальные.
Соседки принялись за уборку стола. Разнесли посуду, но не разошлись, а еще долго пели старательно и печально.
Легко начали строить дом на вдовьем бугре.