Феня заглянула в кастрюлю. Вытерев о фартук ложку, попробовала вчерашнюю кашу. Спросила Катю:
— Молоко с кашей дать или так?
— Так, — сказала Катя и удивилась, что не смогла отказаться.
— Тогда пей молоко.
Молоко было холодное, густое, приятно таяло во рту, оттого девушка пила его неторопливо, маленькими глотками.
Повариха развернула висевшую на столбе телогрейку. Внутри оказался нашитый из большого красного лоскута карман. Достала пригоршню каленых семечек, высыпала на скамейку.
— Щелкай.
Нарастал шум тракторов. Проглянуло солнце. Лицо Фени, радостно щурясь, словно потянулось к нему.
— Погожий денек будет, — ласково сказала она.
Сняла с головы платок, и Катя удивилась, как сразу преобразилась повариха. Девушке показалось, что где-то она уже видела этот строгий профиль, тяжелую косу, свернутую в тугой узел, старинные серьги. И любуясь, сказала, что думала:
— Вы красивая.
— Я? Где уж! — с легкой досадой, но явно польщенная, отозвалась Феня. — Старая я…
А сама все чаще заглядывала в лицо девушке, а потом отлучилась, чтобы подтвердить свою удивительную догадку.
Вернулась неспокойная. Принялась чистить картошку. Не сразу завела разговор.
— Лучше меня им тут не найти. Бабы в горшках привыкли варить, а у меня опыт… — Было заметно, что думала о чем-то другом, оттого и картошку чистила неэкономно, небрежно. — Да и с мужиками мне не привыкать. Прошлым летом, не поверишь, так Пашку (тут один черт у нас есть), так паразита черпаком отделала, что до сих пор грозится зарезать… Я ведь и на фронте была.
— Правда? — удивилась Катя. Феня казалась ей совсем молодой.
— А как же! Два года. Документы имею. — Феня подняла глаза, грустно усмехнулась. — Тоже поварихой. Поели солдаты каши с моими слезами! Не старше тебя была… Ранение имею.
— Добровольно пошли на фронт?
— Сама пожелала… — Увидев, с каким любопытством смотрит девушка, Феня чему-то усмехнулась. — В общем, горе было… А какое у девки горе? Милый разлюбил. Уехал — и с концом. А тут — война. Значит, и надежды никакой… Пошла в военкомат. Просьбу мою уважили: на фронт под Москву попала. И верно: горе-то, бывало, редко вспомнишь. И — сама понимаешь — кругом мужики. Тем, что в окопах, до меня дела мало, а от прочих отбою не было — симпатичная была… Познакомилась с одним командиром роты. Лучше, думаю, по-хорошему. Он в летах был, в войну семью потерял. А не подумала, что на войне ротному не больше счастья, чем солдату. Так и случилось: под Витебском его похоронила… А сама поехала родить… Потом и сына не уберегла…
Она снова развернула телогрейку, достала из кармана старенький портсигар. На внутренней стороне крышки, под куском плексигласа была фотография военного.
— Муж? — догадалась Катя.
— Он.
— А тот, первый, не вернулся?
— Первый? Нет… Погиб, говорят… Да меж нами ничего и не было.
— А говорили — горе.
— Не было меж нами, — повторила Феня, и Катя почувствовала ее вековую тоску от того, что «не было меж нами».
Подъехала повозка с большой бочкой. Лошаденка потянулась под навес, шумно втянула в себя кухонные запахи. Водовоз вопросительно посмотрел на повариху.
— Откуда привез? — подозрительно спросила она.
— Да вот… с речки, — робея, ответил мужик.
— Тогда чего стал? Поезжай!
Мужик вздохнул, тронул вожжи. Феня объяснила:
— Для кухни ключевую воду пользуем. В речке порченная. А Симону, вишь, лень на ключ съездить.
Присела к Кате. Да, видно, не привыкла сидеть без дела, а может быть, что-то тревожило ее: встала, сняла халат.
— Пойду, кислицы подергаю. Любят мужики свежую зелень.
И ушла, так и не расспросив Катю: кто и откуда она.
Позднее Катя вспомнила: на старенькой фотографии в их семейном альбоме бедно одетый паренек — ее отец — стоял рядом с девицей. («Первая зазноба», — горьковато шутила мать, но фотографию щадила). Лицо девицы сильно портили обильно покрашенные брови и губы; у нее тоже были тяжелые светлые косы и старинные серьги. «Почему бы нет? — рассудила Катя. — Отец приехал на родину».
21
Катя разыскала отца. Окруженный рабочими, он не сразу ее заметил, а когда она подошла совсем близко, недовольно посмотрел в ее сторону. Она вернулась к машине.
Голубоглазый парень возился около трактора. Увидев Катю, отвернулся. Она окликнула:
— Парень!
— Ну?
— Подойди, что-то скажу.
— К сожалению, занят. Тогда она подошла сама.