— Очень мне надо!
Старик появился сам. Деловито оглядел парня и остался доволен. В новой одежде Матвей был великолепен. Сам видел это, поэтому смущенно отвернулся от зеркала.
— Все берете? — спросила девица.
— Еще не все, — сказал дядя Егор.
И верно: в примерочную не с пустыми руками вошла другая. Помогла Шмелеву надеть светлый плащ, шляпу. Обошла кругом и сама решила, что менять ничего не следует. Только спросила:
— Что еще желаете?
— Больше ничего не желаем, — ответил старый тракторист и пошел платить деньги.
Посреди магазина окаменело его ожидал Матвей, чувствуя на себе восхищенные взгляды девиц. Ему было так непривычно и неловко, словно стоял он голый.
Наконец вышли из магазина.
— Дядя Егор, ты того… перестарался, — недовольно сказал Матвей.
— Перестарался? — усмехнулся тракторист и еще раз оглядел кругом парня. — Я в твои годы был фасонистым. По праздникам на рубахе менял воротничок и отбеливал зубным порошком брезентовые туфли. И мечтал: вот так, как ты сейчас, будет одеваться рабочий класс. Сперва он, а потом другие!.. А ты: «Перестарался!» — Хитровато улыбнулся: — Вот теперь и для портрета гож… и та девица пусть посмотрит.
Евдокия одна переживала пропажу денег. Не велика была польза от тех, что успела истратить: дом был построен главным образом старанием дяди Егора и его товарищей. Но, когда исчезли остальные, пожалела, как своим трудом нажитые. Словно и побывали они в ее руках лишь для того, чтобы она тяжело перенесла их утрату. Правда, участковый милиционер ее обнадежил: как будто приметил вора. Но сделать ничего не успел: те деньги поторопили другие события.
23
Матвей не знал, как улыбается Петр Прохорович. Ему казалось, что на полном лице председателя навсегда застыло выражение озабоченности и той угрюмой серьезности, за которой не разглядишь ни ума, ни характера. И костюм его был под стать лицу: синий поношенный китель с напряженными складками на животе, синие, наплывающие на тяжелые сапоги галифе, крохотная — не по голове — и тоже синяя фуражка.
Матвея он никогда не замечал.
К полю, на котором работал Шмелев, председатель подъехал в последний день сева. Женщины как раз засыпали в сеялки зерно. Матвей подливал в радиатор воду. Остатки в ведре вылил себе на голову — в последние дни обнаружил большие изъяны в прическе и теперь буйный чуб усмирял водой.
Увидев, что машина председателя остановилась метрах в пятидесяти, он не поспешил к начальству, а отошел к водовозу Симону.
Петр Прохорович неловко вылез из машины. Сеяльщиков будто не заметил. Осторожно ступая по засеянному полю (тяжелые сапоги тонули в рыхлой земле), далеко отошел от дороги. Временами наклонялся, разгребал руками влажный чернозем.
— Проверяет, — не то уважительно, не то осуждающе сказал Симон Богаткин. — Пускай проверяет!.. Если что — ты их, Матвейка, не слушай. Верно тебе говорю: лучше твоего поля нету. Все так говорят. Талант, язви тебя!
Матвей плохо слушал водовоза. С беспокойством ждал разговора с председателем, хотя и знал, что хорошо поработал в эту весну.
Женщины засыпали зерно и тотчас улеглись около сеялки — успевали задремать за короткие остановки.
Петр Прохорович с обнаженной головой стоял среди поля. Отдыхал ли, думал ли о чем. Потом неторопливо вернулся к машине. Осмотрел пашню и с другой стороны дороги. Там, где-то за перелеском, шумел трактор дяди Егора.
Любопытный Симон не выдержал:
— Поеду. Ругать будет, язви его, родича моего.
Покрыл бочку мешковиной, на ходу ловко вскочил на сиденье.
Матвей остался один. И решил, что разговора с председателем не будет. Крикнул женщинам:
— Трогаем!
Сеяльщицы стали по местам.
И тут тракторист услышал:
— Матвей! Подойди!
Парень удивился, что председатель назвал его по имени. Степенно направился к нему, но не выдержал и побежал. Неловко пожал протянутую руку.
О чем-то думая, Петр Прохорович сухо спросил:
— Много сегодня успел?
— Восемнадцать.
— Мерил, что ли?
— А я знаю поле.
И тут черты лица Петра Прохоровича как-то необычно сдвинулись, и на тракториста посмотрел почти незнакомый человек, улыбающийся и доброжелательный.
— Что? — от веселого удивления вырвалось у Матвея.
— Да вот… — Председатель улыбался. — Встречаю сегодня Калугина с зерном, спрашиваю: «Куда везешь?» Отвечает: «На Матвеево поле». — «Не знаю, — говорю, — такого». — «А чего не знать? Шмелеву Матвею везу»… Понимаешь? Матвеево поле!