— Когда-то твой коллега, прозябая в дырявых шкурах, мечтал о рукотворном огне, — улыбнулся Матвей.
Васька рассмеялся.
— Верно, Матвей. Пожалуй, нет смысла жалеть о поездах, которые отправятся после нас. Мы сели в свой. Да и оценка прогресса здорово зависит от нашего оптимизма… Ты с другой стороны подходишь к этой былинке. Чем она совершеннее с твоей точки зрения, тем больше ты стараешься угадать ее прихоти и заключаешь с ней великий договор: ты ей — жизнь, она тебе — свое совершенство. И я не знаю, когда без этого договора мы сможем жить. Таким образом, считай: я еще долго буду твоим нахлебником, Матвей… Да и не только в хлебе дело. А твое великолепное царство?..
Старый сосновый бор теснился в лощине, поднимался на холм и уходил за горизонт. Неудобная земля спасала его. Пологий спуск в лощину начинался за первыми деревьями. Поляны и перелески остались наверху. И сразу все изменилось: вместо спокойной неяркой зелени и открытого неба здесь царил полумрак с коричневыми и серыми оттенками от стволов, камней, хвойной осыпи. Но вот проглянуло солнце, пологие лучи которого почти не касались теперь земли, и здесь обнаружилась зелень, только яркая, лучистая — заискрилась на вершинах молодых сосенок, на мшистых камнях. Вызолотились стволы старых сосен, а воздух в лучах оказался непрозрачным: желтые полосы света заслонили все, что скрывалось в тени. Тишина здесь была напряженной, чуткой: обломал Васька безжизненный сук у матерой сосны, и треск заметался по бору, будто и там где-то ломали сучья.
В том месте, где спуск стал круче, обнажилась скала, и в ее основании, в небольшом углублении, бил ключ. Ручеек стекал на дно лощины, сквозь деревья просвечивала заболоченная поляна с редкими и малочисленными семьями берез.
Где-то по дороге Матвей прихватил узелок с едой. Возле родника — место было обильно осыпано хвоей — присели. Тракторист развязал платок, расправил его, и скромная скатерть-самобранка явила недопитую бутылку молока, несколько ломтиков подзасохшего хлеба и кусок сала в крупных кристаллах соли. Еще была алюминиевая кружка, которую Матвей поспешил наполнить и протянуть Гале.
После угощения у дяди Симона прошло немало времени, и Васька голодно потер руки.
— Матвей, а ведь мы тебя объедим!
— О чем разговор!
— Грешна, люблю поесть, — со вздохом призналась Галя.
По очереди запивали из кружки жесткую снедь.
Матвей рассказывал о кузьминских новостях и совсем мало — о себе. Стеснялся Гали. Та слушала без особого интереса. Поэтому обрадовался, когда невдалеке промелькнула стайка коз:
— Смотрите!
— Козы? Дикие? — удивилась девушка.
— Из зверинца сбежали, — буркнул Васька.
— Сюда, к роднику, повадились, — рассказывал Матвей. — Штук восемь. Подойду, а они пулей от родника… А недавно заметил: стоят вон на том пригорке и глазеют на меня. Прогнал…
— Зачем? — спросила Галя.
— Опасно им еще привыкать к человеку.
Матвей проводил их почти до деревни. Хотел увести друзей в свой новый дом и там по-настоящему отпраздновать встречу, но согласился с Васькой: на то будет подходящее время, студентов ждет дядя Симон.
А Матвею очень хотелось остаться с ними, и он, наверное, впервые неохотно возвращался в поле.
36
Утром, едва поборов дремоту и наспех ополоснув лицо, Симон уселся за стол. Позвал жену.
— Буди гостей и выставляй все на стол.
Супруга молча поставила перед ним крынку молока, отрезала ломоть хлеба.
— Даже интересно, — нехорошо улыбаясь помятым от похмелья лицом (вчера с Мироном засиделись допоздна), сказал конюх:
— Лопай, если интересно.
— Та-ак… — Закипая гневом, он встал. — Пошутить вздумала… А может, с Васькиной девки моду взяла? — Грохнул кулаком по столу. — Ставь все на стол, не то я!..
— Проснулся! Давно на работе твои гости!
Симон заглянул в горницу, обошел двор. Студентов не было.
Племянника он нашел в конце деревни на столбе. В комбинезоне, опоясанный цепью, Васька приворачивал изоляторы. Увидев дядю, приветливо помахал рукой.
Старый конюх присел на обочину дороги и долго не обращал внимания на Васькину болтовню. Наконец сказал:
— Сукин ты сын.
— Допустим, — удивился Васька. — Но почему?
— Если твои машины думают не лучше, чем ты, их все до единой надо разбить вдребезги и свалить в помойную яму!