Но о своей первой жене Мирон не рассказал: появился тот, кого нетерпеливо ждал Симон. Парадный вид Матвея, наверное, особенно польстил хозяину — даже вышел навстречу гостю.
— Это ничего, что ты припоздал, Матвейка. Значит, так тебе было надо. А мы тут побеседовали…
Старшему конюху понравилось и это пристойное замечание, и щегольский вид тракториста, поэтому он второй раз сказал студентам:
— Мы здесь тоже в курсе.
Теперь Симон засуетился, словно хотел наверстать упущенное время. Мирон прислушался к молодым — что-то смешное невеста рассказывала о Ваське — и важно молчал.
В избе становилось совсем жарко. Занавески только наполовину заслоняли окна, и, казалось, не накурено было, а все на столе дымилось от солнечного зноя. Пили и закусывали вяло. И тогда тетка Настя сказала почти трезвому Симону:
— Отпустил бы молодых-то на вольный воздух.
— А пускай, — неожиданно легко согласился хозяин. — Мы с Мироном подождем. День длинный.
После избы даже полуденный воздух показался свежим. Матвей предложил спуститься к реке, но Васька пожелал пройтись по улицам и, хотя бы издали, посмотреть на старую школу. Тракторист согласился неохотно: ни к чему бы праздно мозолить глаза деревенским в это неурочное время. Был прав и в другом: не успели пройти квартал, как один из каких-то Богаткиных настойчиво стал зазывать к себе и не хотел слышать никаких отговорок. Дома родственников стали обходить стороной.
Возле школы встретили старую уборщицу Михеевну. Едва ли помнила она Ваську, но, видно, привыкла к таким посещениям. Снимая амбарный замок со школьной двери, рассказывала:
— Приезжают, не забывают. На той неделе лейтенант был, Григория Мануйлова сын. А с ним — Верка Богаткина, Матренина старшая. На самолете, говорят, кондуктором устроилась. И верно: оммундировка на ней. И не пожалеет, дуреха, свою головушку!.. А Евграф-то Иваныч помер. Как же, в прошлом году! И не летал, а помер Евграф Иваныч… А Розалия-то на старости лет замуж выскочила. За разведенца. Страм…
Многое может измениться в школе — не пройдет больше по ее коридору сгорбленный, в неизменных валенках, добрейший Евграф Иванович, старшеклассники перешли учиться в новое светлое здание, завхоз школы — развеселая вдовица из эвакуированных — попытала семейного счастья и поселилась с супругом в школьной пристройке — многое может измениться, но запах старых стен узнают ее бывшие питомцы по первому вдоху через много лет, хотя все перекрашивалось и перебеливалось много раз. Поэтому и парни невольно переглянулись, едва переступив стертый порог.
В крохотной учительской гардеробной Васька раскрыл грубоватый деревянный шкаф. Осмотрел многочисленные надписи на внутренней стороне дверцы и, достав карандаш, вывел свою: «Были в лето 1967. М. Шмелев, В. Богаткин». Галя заметила:
— Сей шкаф в качестве мемориального не очень надежен, но у нас не было и такого.
Потом они снова шли по улице.
Впереди неторопливо катила детскую коляску молодуха. Какая-то особенная женственность ее фигуры в простоватом и тесном платье привлекла внимание студента, и он осторожно сказал:
— Блестящий этюд: счастливое материнство.
Галя ревниво глянула на него — разгадала эту осторожность, — но сказала в тон:
— Какая спокойная удовлетворенность! Кажется, в ней все гордо говорит: смотрите, я произвела на свет человека.
— Разве она не права?
А Матвей узнал Зойку. Поэтому разговор студентов показался ему обидной болтовней.
— Ничего вы не знаете! — неожиданно резко сказал он.
— Разумеется, не знаем, — удивился Васька и замолчал.
Поравнялись с Зойкой. Увидев парней, она опустила голову. Чтобы отстать, совсем замедлила шаг. Матвей и не думал задерживаться около нее, но и молча пройти было невозможно.
— Здравствуй, Зоя, — сказал он так, словно встречался с ней каждый день.
Она только кивнула и стала смотреть в другую сторону. Когда уже не могла слышать разговор, Матвей сказал:
— Ей очень не повезло. Многие говорят, что виновата она сама. А она прыгнула в воду, не зная, что не умеет плавать.
Они вернулись в дом Симона, где их с нетерпеньем ждали.
37
Неукротимое гостеприимство, которое с благословения непосредственного начальства Симона неизвестно когда могло кончиться, заставило студентов поторопиться с подарком, случайно упомянутом в первый день приезда. Не без умысла готовил Васька этот подарок дяде. На вид устройство было весьма простое: небольшой ящик с матовым оконцем, кнопкой и электрическим шнуром. Бросалась в глаза аккуратная нерусская надпись на нем, которая, как сразу определил Матвей, никакого отношения к ящику не имела — слова Эйнштейна на немецком языке: