Понимал ее и сейчас: она не хотела ни грустить, ни ждать.
40
Когда «Волга», настойчиво сигналя, стала обгонять, Матвей почувствовал недоброе. Так и есть: загородив дорогу, она заискрилась в лучах фар. Около нее, заслоняясь руками от слепящего света, стояли настороженные люди. Матвей затормозил. Люди тотчас оказались где-то рядом.
— Что случилось?
— А ты выйди, посмотри, — послышался из темноты раздраженный голос.
Шмелев устало сполз на подножку, тяжело спрыгнул на асфальт. Люди — их было четверо — подвели его к «Волге». Они были молодые, непросто одетые, курили дорогие сигареты.
Вот и причина вынужденной остановки: бок «Волги» был обезображен глубокой вмятиной. Матвей даже прикинул стоимость ремонта: рублей тридцать.
— Я, что ли?
— Свидетели! — Раздраженный голос принадлежал маленькому человеку, видимо, хозяину машины. Было видно, что он приготовился к скандальному разговору. Его короткий плащ по-детски топорщился, и сам он чем-то напоминал воробья в драке. — У меня трое свидетелей!
Остальные утвердительно закивали.
— Может, не я? — безнадежно спросил Матвей, потому что несколько минут назад ловил себя на том, что засыпал за рулем. И не спросил бы, не будь этих хмурых, неприязненно смотревших на него свидетелей.
— Пойдем!
Около его машины зачиркали спички. На прицепе нашли следы голубой краски.
— Значит, я, — устало согласился Матвей.
Было видно: люди не ждали такого легкого признания. Оттого маленький человек растерялся.
— Что же будем делать, приятель?
— Не знаю, что и делать…
Один предложил:
— Пусть платит рублей двадцать — и дело с концом.
— Ты думаешь? — усомнился хозяин машины. — А если с меня слупят больше?
— Проси больше.
— Но — сколько?
— Думаю, рублей тридцать, — сказал Матвей. — Но денег нет с собой… Да и с зерном я…
Хозяин озадаченно молчал.
— Тридцать — деньги. Соглашайся, Вадим. Спать хочется! Бери адрес — и едем.
— Не знаю, право…
Матвей достал документы. Это немного успокоило маленького человека. Записали номер машины, адрес.
Напоследок хозяин машины словно вспомнил:
— Ты, часом, не под хмельком?
Но его оборвали:
— Брось, Вадим! Устал человек.
Матвей виновато улыбнулся.
— Верно.
Они пошли, но в темноте еще о чем-то говорили. Затем один вернулся.
— Послушай, парень: пожалуй, мы за тебя рассчитаемся.
— Зачем? — пожал плечами Матвей. — Не надо.
— Ну… как знаешь.
«Волга» уехала.
Спать теперь не хотелось. Только усталость, неприятная, с головной болью, овладела им. Перегнал машину на обочину (ну, конечно, ехал левой стороной и прижал «Волгу» к кювету), прилег на сиденье. Хотя беда уже случилась, а путь далек, надо соблюдать шоферский закон: одолевает сон — вздремни, другого выхода нет.
Звезды с трудом пробивают густую мглу. Кажется, что от их мерцания доносится какой-то шелест, и этот шелест навязчив. Но это от усталости шумит в голове. В дверцу тянет сентябрьским холодком, но встать, поднять стекло теперь неимоверно трудно. Вторая ночь без сна.
Позавчера Петр Прохорович вызвал прямо с поля: «Поезжай в обком. — Зачем? — Слышал, с делегацией за границу едешь. В Болгарию… Нет, не сразу: в обкоме и узнаешь, когда и как…»
В обкоме приняли хорошо. Спросили: согласен ли, а если согласен — нет ли каких просьб? Еще бы не согласен! Спасибо за честь…
Тем же днем успел бы вернуться домой, но не вытерпел: отыскал в справочнике номер телефона Нестеровых и позвонил. Услышал голос Ивана Дмитриевича. Тот будто ждал звонка: «А ведь ты мне нужен, Матвей! Немедленно приезжай!»… И совсем не нужен был, а опять играли в шахматы, пока не пришла из института Катя.
Спокойная, худенькая, она разговаривала с ним, как старшая (заканчивала последний курс института, и было в ней уже что-то от учительницы). Только в оживленном разговоре за столом, повеселев, утратила это старшинство. Ходили на последний сеанс в кино, а потом бродили по ночному городу… Что ж, очень важное обстоятельство (наконец-то!) заставило его остаться и на второй день у Нестеровых…
Приехал домой поздно вечером. Заглянул в правление колхоза и застал там озабоченного Петра Прохоровича: «Худо, Матвей, с машинами! Шерстобитов оставил посередь дороги машину с зерном — занемог. Как быть?.. А хлеб идет!» Не случайно заговорил он: у Матвея водительские права. Уговаривать председателю не пришлось, да и не стал бы. Только, напутствуя, чувствовал себя виноватым: «Вижу, с дороги умаялся, да по холодку проскочишь. Ночью дорога спокойная…» Слишком спокойная, Петр Прохорович, оказалась дорога. Любую усталость превозмог бы, только не дремоту…